Весной шестьдесят второго года я с родителями должен был переезжать в новую квартиру в Измайлово. Я прощался со старым домом в Малом Казенном переулке, куда меня привезли из роддома и где прошли все мои двадцать два года. Однажды вечером, гуляя по своему тенистому переулку, я обратил внимание на незнакомого молодого человека, входящего в наш подъезд. Он был небольшого роста, ладный, какой-то весь подобранный, с внимательным, острым взглядом. На нем были роскошные по тем временам джинсы, пушистый черный джемпер, а его руки были заняты двумя загруженными сумками. Он заметил мой внимательный взгляд и из вежливости чуть кивнул.
Я спросил у соседей, что это за новый жилец в нашем доме.
— А, этот-то... Комнату с семьей снимают. В двенадцатой квартире на третьем этаже.
Потом я еще несколько раз видел этого незнакомца, и мы быстро кивали друг другу и расходились... Мне больше всего запомнилось его острое, с резкими скулами, какое-то чуть хищное лицо, с такими же пронзительными глазами — то ли волка, то ли рыси.
Вскоре я уехал с Малого Казенного переулка, но лицо это — значительное, вся его подобранная, ладная фигура запомнились мне.
Этим же летом я закончил Высшие сценарные курсы и уехал с друзьями в Гагры. Они были тоже кинематографистами, заканчивали ВГИК — было легко, весело, бесшабашно, как только бывает на самом пороге большой и обязательно славной жизни. Говорили часто ночи напролет. Друзья очень хвалили новый фильм «Иваново детство», который я не видел, и называли имя режиссера — Андрей Тарковский. Мне оно ничего не говорило. Потом я прочитал в «Известиях» статью Константина Симонова, в которой была дана почти восторженная оценка фильма, а главное, предрекалось большое будущее его режиссеру...
Вскоре пришло известие, что на Венецианском фестивале «Иваново детство» разделило главный приз «Золотой лев» с фильмом Семейная хроника" Валерио Дзурлини. Для тех лет это было что-то неимоверное... Триумф! Мировая слава... Венец мечтаний всех нас, Молодых кинематографистов, только входящих в Искусство в начале шестидесятых годов.
Вернувшись в Москву, я на следующее же утро побежал к ближайшей киноафише посмотреть, где же идет «Иваново детство». К моему удивлению, я с трудом нашел три-четыре кинотеатра и то на окраине, где показывался этот фильм, к тому же были только утренние сеансы...
Некоторое время я старался смотреть фильм отстраненно, стараясь не поддаваться непосредственным ощущениям: «Что же в нем такого особенного? Почему именно он... Почему?»
Я не заметил того момента, когда меня начал бить озноб!
Какая-то высокая тревожность царила на экране... Дело было не только в сюжете, не только в истории мальчика... Во всем повествовании, в каждом кадре была магия поиска гармонии мира среди крови и грязи войны...
Режиссер как бы нащупывал и осторожно, но все настойчивее вливал в зрителя властную силу изначальной и непобедимой красоты и совершенства мира. Перед ней была бессильна даже война... Он увлекал тебя куда-то в изначальный мир жизни. Где речные утренние туманы... бегущие дети... кони в предутреннем тумане... прекрасное лицо матери... животворящая вода старого колодца...
Я вышел из кинотеатра и ослеп от осеннего солнца. У меня чуть кружилась голова, и чувство глубокого счастья наполняло все мое существо. Я не знал, как назвать такое состояние — пароксизмом от встречи с прекрасным? Ожиданием огромной жизни?.. Почему-то именно моей. Нет, я был в здравом уме, и не все в фильме мне одинаково понравилось, но главное было в другом — я реально увидел, что может сделать человек моего... Моего... поколения. И, значит смогу и я.
Сделав несколько шагов по аллее, я вдруг тихо, но вслух, неожиданно, но убежденно произнес: «Этот человек будет моим другом!»
Впечатление от «Иванова детства» не отпускало меня ни на минуту. Решение стать другом кинорежиссера показалось мне несколько нереальным — я даже не знал, как он выглядит...
И вдруг чудо: на следующий день раздался звонок моего приятеля, молодого поэта Вальки Тура: «Приходи, старик, ко мне. К пяти соберемся. Будет Людка Максакова. Еще кое-кто... — И вдруг совершенно неожиданно: Андрей Тарковский обещал прийти».
Ровно в пять я был в большой квартире Туров на улице Горького... ‹…›
Появилась очень красивая Люда Максакова, имя которой уже гремело в Москве... Появились еще какие-то знакомые молодые ребята — все уже знаменитые или подающие большие надежды. ‹…›
Но, конечно, имя Андрея Тарковского, на которого собрались все, резко выделялось среди нас. Наши успехи были как бы «доморощенные», а у него первая картина и сразу — мировая слава. Да и уровень фильма говорил, что он уже мастер, а мы пока... так, подмастерья.
Открылась дверь, и Валя Тур ввел нового гостя...
Бог мой! Я узнал в Андрее Тарковском того самого соседа по Малому Казенному переулку, который у нас в доме снимал квартиру...
Он довольно сухо со всеми поздоровался, сел в кресло и отказался от предложенной ему рюмки водки.
— Я уже третий день не пью! — криво усмехнувшись, сказал он.
— Завязал!
В доме было уже шумно, что никто не обратил внимания на его слова. Сначала Андрей держался как-то скованно, незаметно, хотя его присутствие сразу почувствовалось в доме...
Но вскоре Тарковский, поморщившись, попросил налить ему рюмку водки и произнес всем собравшимся какой-то ободряющий, остроумный тост. Искренне рассмеялся в конце. Некоторая напряженность спала, Андрея окружили, и я увидел другого Тарковского — вчерашнего «стилягу», нищего завсегдатая «Мюзик-холла», столичного, интеллигентного мальчика...
И в этот момент мне подумалось, что Иван из его фильма — это очень личный герой Тарковского, глубоко спрятанный в его душе образ, мечта о счастливом, бесстрадальном детстве... Что он, так же как Иван, отдает это гармоничное начало только в сны, в творчество, в позывные судьбы. А на поверхности, в жизни, он так же ожесточен, замкнут... Он как стрела, направленная на достижение цели. ‹…›
Улучив момент, я с горячностью рассказал Андрею о своем впечатлении от его фильма. Помню только, как посерьезнело его лицо и как остановились его глаза на моем лице. Он много пил, много говорил и несколько раз обращался ко мне как к своему товарищу... Мы о чем-то долго разговаривали, он меня с кем-то знакомил...
Конца вечера я не помню... Только ночью, уже дома, я проснулся и увидел, что на соседнем диване на подушке чье-то показавшееся мне совершенно незнакомым лицо.
И я заснул дальше. ‹…›
Я видел, как он вбежал на открытую платформу станции «Измайловский парк» и стоял, задумавшись. Он уже забыл обо мне. А я все смотрел на его ладную, одинокую фигурку, погруженную в задумчивость, и мне было почему-то пронзительно жаль его.
Мне почему-то стало ясно, что, несмотря ни на что, он очень одинок, и это чувство не покидало меня все последующие двадцать лет нашей дружбы.
Мишарин А. О друге и соавторе // Ностальгия. Андрей Тарковский Сост. П. Волкова. М., 2008.