29/ I 69
Дорогой Григорий Михайлович!
Наконец Вашими молитвами «Рублева» выпускают. Вчера на Комитете это окончательно зафиксировано и утверждено. Вы знаете, Григорий Михайлович, мне ужасно приятно думать, что среди нашей кинематографической своры оказался настоящий интеллигентный человек, который выразил вполне недвусмысленно свою позицию по поводу несчастного «Андрея» в трудное и неудобное время. Причем этот человек был вполне одиноким в своих действиях.
Я никогда не забуду всего того, что Вы сделали для меня и моей картины.
Восемнадцатого февраля в Доме кино (в Москве) — премьера. У меня к Вам маленькая просьба. В свое время Ленинградское отделение союза и Дом кино приглашали меня с картиной к себе в Ленинград.
Потом все рухнуло.
Я думаю — нельзя ли устроить премьеру после Москвы — в Вашем Доме кино. Только обязательно в первое воскресенье после 18-го? (Я потом расскажу, почему именно в этот день.)
Если это возможно — это доставило бы мне много радости и тем, что я смог бы показать картину своим ленинградским друзьям и увидеть Вас, и тем, что мог, может быть, даже рассчитывать на то, что Вы представите фильм в Доме кино в Ленинграде.
Еще раз спасибо за все, дорогой Григорий Михайлович.
Снимайте спокойно, не нервничайте и не позволяйте никому лезть себе в душу с дурацкими советами. И все будет хорошо.
Ни пуха ни пера.
Ходил в церковь — поставил за Вас свечку.
Искренне преданный и готовый к услугам.
Ваш Андрей Тарковский
5 февр. 69
Дорогой Григорий Михайлович!
Как ваши съемки? Надеюсь, благополучно. А раз у Вас такой Лир (Вы говорили об актере), то просто замечательно. Хотя, строго говоря, ужасно трудно снимать серьезные фильмы. И потому — что невозможно сразу преодолеть противоречия между искренностью художника и требованиями зрителя. Так называемого массового зрителя. И потому — что трудно внутри себя победить конфликт собственной трактовки (концепции) с эмоциональной, непосредственной формой изложения. В общем, сплошные разочарования. И никакого удовлетворения, тем более что, сделав картину, невозможно даже порадоваться хорошим кускам — восприятие притупляется, пока сотни раз смотришь материал на экране.
У меня пока все в порядке. Сейчас пишу сценарий по роману Лема «Солярис». Хотелось бы поговорить с Вами на эту тему — мне кажется, может получиться неплохая картина.
Если приеду в Ленинград (как писал Вам в прошлом письме), непременно встретимся и поговорим и обсудим все проблемы.
Я очень люблю Ленинград и всегда скучаю по нему. Я чувствую там себя свободным и энергичным. Оттого, наверное, что, когда бываю в нем, не чувствую никаких социальных и конъюнктурных контактов.
Надеюсь, здоровье Ваше хорошо и настроение тоже.
Желаю всяческих успехов и радости в работе.
Ваш А. Тарковский
26 июня 1969 Москва
Дорогой Григорий Михайлович!
Я тут уезжал в Грузию с «Рублевым», был там долго и вот недавно приехал.
Как Ваши съемки — надеюсь, удачно? Как здоровье? Я давно уже не был в Ленинграде и не знаю — когда буду снова. Очень хотелось Вас повидать.
У меня (после премии ФИПРЕССИ в Канне) жизнь осложнилась до крайности. Кто-то наверху предложил даже выйти на Международной ассоциации критиков, чтобы отказаться от премии <...>.
Несмотря на то, что французы, купив фильм, сами показали его в Канне, на меня сейчас сыпятся все шишки. Чем лучше пресса (левая и правая — единодушны) за границей, тем хуже мне здесь.
Сейчас я кончил сценарий по научно-фантастическому роману Лема (он — поляк) «Солярис». В главке ждут бомбы, и уговорить их, что никакой бомбы не будет, очень трудно.
Самым лучшим выходом для всех из этого скандала — было бы выставить «Рублева» на Московском фестивале. Этим бы объяснилось по крайней мере, почему мы не послали «Рублева» в Канн (как обещали). Но никто не хочет вмешиваться. Один Караганов что-то пытается сделать. Но боюсь, у него одного ничего не выйдет.
Я пишу Вам, а не знаю, где Вы сейчас. А может быть, Вы на натуре? Если будете в Москве, киньте заранее открыточку — я Вас найду, и мы увидимся.
Я знаю, у Вас сейчас много забот — картина все-таки на плечах.
Не мучайте себя — все будет в порядке. Ведь снимать (в любой ситуации) лучше, чем не снимать ничего. Я уверен, что все будет хорошо.
Желаю Вам успехов во время съемок и здоровья.
Ваш А. Тарковский
20. VII. 69
Уважаемый Григорий Михайлович!
Надеюсь, что Ваши труды накопились настолько, чтобы можно было предугадать результат. И это должно вдохновлять Вас, я уверен. Как Ваше здоровье? Это единственное, о чем следует беспокоиться, делая картину.
У меня все по-прежнему. На фестивале полный беспорядок под девизом «Красная пустыня» [Тарковский намекает на одноименный фильм М. Антониони в программе VI Московского МКФ – прим. ред.] Я там не показываюсь.
Кончил сценарий, чтобы скоро начать снимать. Но слышал, что начальство готовится его зарезать, несмотря на то, что само разрешило заключить со мной договор.
Все очень осложнила премия ФИПРЕССИ в Канне: сейчас снова мучают проблему — выпускать или не выпускать «Рублева» в наш прокат.
В общем, все по-старому. Только бы дали работать. Вы знаете, я недавно подсчитал — и ужаснулся: за девять лет (после диплома) я сделал две (!) картины. Стало страшненько.
Ну да ладно. Не стану портить Вам настроение. Желаю Вам всего самого лучшего. Пишу по Вашему ленинградскому адресу, боюсь, что Вы можете уехать из Нарвы.
Ваш А. Тарковский
Москва. 24 янв. 70
Дорогой Григорий Михайлович!
Получил Ваше письмо и был чрезвычайно тронут Вашими беспокойством и участием. Огромное спасибо. Мне даже как-то неловко оттого, что я приношу Вам так много хлопот. Я думаю, что показать картину Дмитрию Дмитриевичу нужно. Еще раз спасибо. Я сделаю это при первой же возможности.
Вы знаете, Григорий Михайлович, я часто вспоминаю премьеру «Рублева» в Ленинграде и до сих пор жалею, что не имел возможности тогда в Доме кино рассказать всем о Вас в своем вступительном к картине слове. Но мне не хотелось акцентировать Вашу роль в «выходе» картины. Мало ли что. А вдруг ее бы объявили опасной и просто вредной?
Я с Вами об этом не говорил. Но мне казалось все время, что Вы поняли все это еще тогда.
Желаю Вам, дорогой Григорий Михайлович, успехов и радости в связи с работой.
Я, например, очень верю в Вашего «Лира».
Обнимаю Вас — искренне преданный
Андрей Тарковский
8 февр. 70 Москва
Дорогой Григорий Михайлович!
Вот и настали для меня тяжелые дни. Сижу и жду, когда господа Баскаковы и Кокоревы [В.Е. Баскаков – в то время заместитель председателя Комитета по кинематографии; И.А. Кокарева – главный редактор Сценарной коллегии Комитета – прим. ред.] прочтут сценарий, который послал уже две недели тому назад, и изволят что-нибудь сообщить, что они по этому поводу думают. День проходит за днем, растут мои дурные предчувствия.
Просмотр, который я готовил с Неей Зоркой для Д. Д. Шостаковича, сорвался. С «Рублевым» сейчас строго.
В общем, сижу у моря и жду погоды. И, зная, что от меня ровным счетом сейчас не зависит ничего — ни запуск «Соляриса», ни выпуск «Рублева», — чувствую себя омерзительно.
Надеюсь, Ваше настроение несколько лучше моего. Скоро Вы кончите фильм, и начнет он свой нормальный и естественный путь.
Желаю Вам, дорогой Григорий Михайлович, всего лучшего —
Ваш А. Тарковский
Простите за дурацкое письмо. Что-то тревожно и мысли скачут. А пожаловаться, кроме Вас, некому.
Переписка Г.М. Козинцева 1922-1973 [Составители и авторы прим. В.Г. Козинцева и Я. Л. Бутовского]. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1998.