Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Горький урок человековедения
Отрывки из письма Михаилу Ромму

Михаил Ильич!

Есть поступки, которые проще бы, приятнее не совершать. Насколько легче бывает иной раз махнуть рукой и пойти дальше. К таким поступкам относится и отправка Вам этого письма...

Я прочел Вашу книгу «Беседы о кино» и нашел в ней некоторые, мягко выражаясь, удивительные высказывания... То, что Вы там пишете, имеет ко мне самое непосредственное отношение: «Я получил задание снимать картину „Ленин в Октябре“ совершенно неожиданно. Сценарий мне был вручен в конце мая, с тем чтобы к 7 ноября картина была на экране».

Так ли это было неожиданно для Вас и откуда такая странная служебная канцелярская формулировка: «Сценарий мне был вручен»?

В этой канцелярской фразе — чистая правда. Чистая, Михаил Ильич, но далеко не полная...

В 36-м году я работал над сценарием «Восстание» (впоследствии «Ленин в Октябре»). По мере изучения исторических материалов, беседуя с участниками Октября, я бесконечно полюбил Владимира Ильича. Сидя над его письмами и записочками, я смеялся и ревел, как дурак, собирал все, что относится к Ильичу, рылся в архивах, читал, читал, читал и вдруг обнаружил, что писать об Октябрьской революции — это значит писать о Ленине.

Однако же в то время «писать Ленина», писать его слова, его мысли, его поступки казалось мне, начинающему сценаристу, чудовищной наглостью и непростительным кощунством...

Я написал этот сценарий и послал в жюри конкурса в Москву. Председателем жюри был Молотов...

А пока суд да дело, стал думать, кто же может поставить его? Мне показалось, что именно Ромм, как никто другой, подходит для этой работы... Честный человек и честный художник... Я дал Вам прочитать сценарий. Как же я обрадовался, когда Вы самым настоящим образом загорелись и стали моим единомышленником!

По поводу сценария все не приходил и не приходил ответ.
А время было тяжелое, на студии «Ленфильм» было арестовано около 60 человек, каждый ждал, как же решится его судьба.

27 марта 1937 года ко мне явились сотрудники НКВД, произвели обыск и изъяли все без исключения, что относилось к сценарию «Восстание»... Я сам был препровожден в «Большой дом» — ленинградское управление НКВД.

После нескольких часов ожидания я был отпущен домой. Однако же и у меня, и у всех моих товарищей осталось ощущение, что этот отпуск — дело весьма временное. Каждый день, каждую ночь я после этого ожидал ареста...

И вот тогда-то, Михаил Ильич, я получил от Вас письмо: «Дорогой Люся! Вы знаете, как мне нравится Ваш сценарий. Но я усомнился в возможности поставить картину с живым Лениным. Кроме того, мне сейчас представляется возможность поставить „Пиковую даму“ с Кузьминой в роли Лизы. Вы понимаете, что это для меня значит. Не сердитесь. Ваш собака М. Ромм».

Нужно ли объяснять, что было для меня в то время, в той ситуации это письмо?

Но вот примерно через две недели я получил Правительственную телеграмму, в которой сообщалось, что мой сценарий утвержден жюри, что меня поздравляют и предлагают выехать в Москву.

На следующий день я был вызван в ЦК и после беседы о сценарии меня спросили, кто может поставить эту картину.

Я ответил, что единственным постановщиком должен бы быть Ромм, но он отказался от моего сценария... «Ну, — сказали мне, — предоставьте это дело нам...»

И вот фраза в Вашей книге: «Сценарий был мне вручен». Это правда. Но не звучит ли она, без описанной мной предыстории, несколько, ну, скажем, неполной?

Теперь откроем Ваш труд на стр. 283.

«Когда я с увлечением работал над „Ленин в 1918 году“, то неожиданно почувствовал, что совершенно невозможно усаживать Сталина в кресло, а Ленина, раненого, еще не оправившегося, сажать рядом на стул. А между тем это было в тексте сцены. Я попытался изменить этот эпизод, и у меня состоялась по этому поводу беседа с тогдашним министром кинематографии Дукельским. Он молча выслушал мои соображения, потом все так же молча вышел в соседнюю комнату, вынул из сейфа экземпляр сценария и раскрыл его передо мной. На последней странице сценария была напечатана резолюция: „Очень хорошо. И. Сталин“. А так как сцена, о которой идет речь, заключительная, то невозможно было понять, относится ли резолюция ко всему сценарию или к этой сцене.

— Прочитали? — сказал Дукельский. — Так вот: если вы измените хоть запятую в этой сцене, будете отвечать, а картину я не приму».

Сколько же «странностей» в этом рассказе!

Первая «странность»: Если бы была такая резолюция Сталина на сценарии, об этом не мог не знать я, не могли не знать все, работавшие над картиной, весь коллектив и все кинематографисты страны. Да на «Мосфильме» просто митинг бы созвали в то время по этому поводу!

Между тем, я узнал об этом через тридцать лет из Вашей книги, и митингов, насколько помнится, не было.

Вторая «странность». В 1938 году прийти к старому чекисту Дукельскому и сказать: «Стыдно, чтобы Ленин усаживал Сталина в мягкое кресло, а сам садился на стульчик» — означало прямым ходом отправиться в тюрьму... Между тем, насколько мне помнится, Вы в тюрьме не бывали.

Третья, главнейшая «странность». Вот передо мной № 1 журнала «Новый мир». за 39-й год, в котором опубликован сценарий. Читаем: «Сталин подвигает стул. Садится возле Ильича».

И все. Ничего больше. Какое мягкое кресло? Кто кого усаживает?

Теперь откроем отдельное издание этого сценария («Госкиноиздат», 1939). Перед нами слово в слово тот же текст...

Я вовсе не хочу доказывать, что в то время не старался (и вполне искренне) всячески подчеркнуть значение Сталина, акцентировать его роль в Революции. Конечно, старался. И думал, что это правильно. И делал это вместе с Вами. И оба мы были под гипнозом всеобщего преклонения перед Сталиным.

Зачем же Вам теперь представлять себя жертвой культа личности и даже борцом с культом?

Однако же, прочтя у Вас это место, я задумался: откуда взялось все-таки мягкое кресло и то, что Ленин усаживает в него Сталина, раз этого не было в сценарии? И вот я подхожу к самому сенсационному.

С 1943 по 1953 годы я был в заключении. Понятно, что никакой речи о публикации моих сочинений в те годы не могло быть. Наоборот — из всех библиотек страны изъято все, что там моего было. Из всех картин вырезались титры с моим именем. И все-таки сценарии «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» были включены во второй том «Избранных сценариев советского кино». Не сценарии, впрочем, были включены, «запись по фильму». Конечно, сейчас такая формулировка звучит юмористически, но тогда...

Итак, в этой книге имеется некое сочинение, озаглавленное «Ленин в 1918 году». Записал по фильму М. Ромм. И в этом-то сочинении, в списанном Вами с Вашего фильма тексте читаем: «...Ленин усаживает Сталина в кресло. Сталин пытается протестовать, но Ленин не дает ему даже рта открыть: „Нет, нет, нет! Я устал сидеть здесь. Я с большим удовольствием посижу вот тут. Садитесь, Иосиф Виссарионович“».

Так вот, оказывается, откуда и кресло, и все прочее! Из Вашей картины, из того, как Вы эту сцену поставили, а затем записали для «Избранных сценариев»!

Оставлю Вам право самому найти определение для этого, мягко выражаясь, «литературного приема».

И Вы пошли к Дукельскому бороться с самим собой?

Этим «приемом» Вы вводите в заблуждение читателей и сообщаете, что боролись со сценарием, который страдал преклонением перед Сталиным.

Вы, Михаил Ильич, оказывается, боролись! И даже, рискуя жизнью, пошли протестовать против культа личности Сталина к министру Дукельскому! К чекисту Дукельскому! И сделали это в 1938 году! Я восхищаюсь Вашим мужеством!

Вы не только говорите, что пострадали от культа, но еще и представляете себя борцом с культом в те времена.

Вы! Ромм! Получивший пять Сталинских премий и звания заслуженного деятеля искусств и народного артиста СССР!
Вы, Ромм, которого, как Вам известно, Сталин очень любил
и в тот единственный раз, когда Вашу картину не включили
в список на премии, сам, своей рукой вставил Ваше имя.

И это все в те годы, когда Ваших товарищей по искусству сажали в тюрьмы и уничтожали.

Вы — жертва и борец с культом личности Сталина? Очень, очень смешно...

А вот как Вы описываете изъятие сталинских кадров из Ваших картин: «Году в 1955-м мне было разрешено исправить картины „Ленин в Октябре“ и „Ленин в 1918 году“ — вырезать оттуда Сталина.

Я с большим удовольствием сделал это. Когда работа была закончена, ко мне подходит администратор и говорит:

— Михаил Ильич, а что делать с тем, что вы вырезали?

— Выбросить, — говорю я. Но он позвонил в Главк:

— Разрешите получить указания, куда девать „культ личности“, который вырезал Михаил Ильич. 630 метров культа... Может быть, послать в Белые Столбы?

Работник Главка отмахнулся:

— Ну, пошлите, если хотите.

После этого торжествующий администратор пришел ко мне:
„Вот видите, пусть лежит“».

Что же, сценка описана с юмором, но не кажется ли Вам, что в ней содержится нечто Вами не замеченное?

Ведь прав-то был администратор. Разве не должны храниться в Белых Столбах эти фильмы в том виде, как Вы их поставили?
Разве киновед не должен знать, что мы с вами там натворили? И хорошее, и плохое? Где мы были верны истории, а где сказали неправду?

Не надо ничего перекрашивать, да еще «в свою пользу»...

Эх, Миша, Миша, какой же Вы мне дали горький урок человековедения.

А. Каплер

 

Друнина Ю. Горький урок человековедения // Искусство кино. 1993. № 3.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera