Крестьяне, рабочие и буржуа, три класса и три «жестовых сообщества» этого фильма, дифференцированы следующим образом. Рабочий делает меньше жестов, чем крестьянин.
Так же классово скорректирован темп выполнения движений. Рабочие производят четкие ритмичные одинаковые движения —
как машины, они связаны с машинной цивилизацией (мотив, часто использующийся в литературе начала века, ср. «Царь Голод» Леонида Андреева). ‹…›
Поправляется знакомая оппозиция «прямой — согбенный»: каменные статуи царей демонстрируют безупречную осанку, так же как дремлющий в карете сановник: хотя голова его склонилась на грудь, но спина остается прямой. Однако между крестьянами и рабочими вырабатывается бросающееся в глаза различие.
Чувелев, играя крестьянского парня, стоит с полуоткрытым ртом и ходит, переваливаясь с ноги на ногу. Он сидит, согнувшись, с расслабленной спиной и расставив ноги. Поза его стояния точно воспроизводит выправку «деревенского идиота», каким его рисовали в театре восемнадцатого века: колени согнуты, ступни повернуты внутрь, спина округлена, живот выпячен, руки если не мнут шапку, то висят как плети. ‹…›
Однако Вера Барановская, играя жену рабочего, ходит с подчеркнуто прямой спиной и прямо поставленной головой, ее локти и руки прижаты к телу. Она сидит за столом рабочего подвала как обедневшая дворянская дочь, не сгибаясь в талии. Хотя она подпирает голову рукой в заботе, но ее манера есть с закрытым ртом и еле заметными жевательными движениями противопоставлена завтраку крестьян в поле, когда на крупном плане мужик отламывает хлеб, запихивает его руками в рот и бурно двигает челюстью.
Так же прямо, с гордо поднятой головой ходят и другие рабочие. Их жестикуляция минимальна. Телесный контакт отсутствует, даже между супругами. Когда после долгой разлуки (тюрьма, фронт) муж возвращается домой, женщина и мужчина не обнимают друг друга, лишь легкое пожатие руки свидетельствует об их близости. Пролетариат в этом фильме утверждается по отношению к крестьянству как класс, стоящий на более высокой ступени развития, и поэтому становится обладателем контролируемо сдержанного жеста. Техники тела рабочих более дисциплинированны и по отношению к невротичной буржуазии. ‹…›
Однако в конце фильма рабочие перенимают — вместе с завоеванным пространством власти (дворцом) — ряд иконографических поз: крестьянский «идиот» становится в позу раскаявшегося блудного сына, вместе с Барановской они образуют патетическую революционную Пьету.
Булгакова О. Фабрика жестов. М.: НЛО, 2005