Это фильм о конце света.
Конец света. Светопреставление. Армагеддон. Пралая. Рагнарёк.
По-современному — термоядерное самоистребление человечества.
К тому моменту, когда зал погрузится в темноту, зрителю надлежит взять себя в руки и сосредоточиться. Во-первых, потому, что в огромной массе своей наш зритель (и мировой зритель) все еще относится к кинематографу как к средству пассивного, почти бездумного развлечения, призванного вызывать чувство душевного комфорта и уж никак не отягчать душу ощущениями тяжкими, переживаниями неприятными, раздумьями непривычными.
Во-вторых, это первый в истории советской кинематографии опыт на такую тему и такого экранного воплощения.
Фильм, завязкой которого выступает ядерная катастрофа.
Фильм без надежды. ‹…›
Это странный и вызывающий глубокое волнение рассказ о том, как жили (и умирали) несколько уцелевших в течение нескольких дней после катастрофы. Укрывшись в подвале, давным-давно превращенном в атомоубежище, они лишь время от времени делают вылазки в страшный и отравленный мир, который так недавно был их привычным миром, чтобы попытаться раздобыть медикаменты и еду, карабкаются по развалинам, неуклюжие в непременных противогазах и защитных накидках, прячась от осатаневших солдат, действующих грубо и беспощадно по какой-то неведомой «инструкции». И эти люди не просто страдают, хоронят и умирают. Они пытаются подвести итоги. Итоги истории (которая навсегда прекратила течение свое), жизни (которая прекратится не сегодня завтра), своим прежним убеждениям (которые теперь не имеют никакого значения). И оглушенные, обреченные, все так или иначе тронутые безумием, они до конца сохраняют честь, любовь, чувство ответственности друг перед другом... Да, несмотря на невиданно мрачную фантасмагоричность антуража, фильм «Письма мертвого человека» выдержан в лучших традициях высокого гуманизма русской классики, в лучших традициях бессмертного русского реализма.
Коль скоро речь зашла об оценках, не могу не признаться: мне представляется, что фильм «Письма мертвого человека» являет собой одну из вершин мировой кинематографии. Задуманный
в свое время как ответ на задорный вызов американцев — снять
ленту о том, что может произойти с населением провинциального городка в случае возникновения ядерного конфликта, он в щепки разметал детские рамочки зарубежного «фильма катастроф», оперирующего, как правило, сверхъестественными ситуациями и безликими героями («Вирус», «Падение Нью-Йорка», «Землетрясение», «Гибель Японии» и так далее), и взошел на экран как умная и жестокая драма о современных людях в ситуации, для исключения которой из истории человечество должно употребить все свои силы. ‹…›
Так, по моему мнению, молодой режиссер К. Лопушанский первым своим фильмом начисто перечеркнул известную пословицу о первом блине.
Видимо, плодотворно сказалось и его участие в создании сценария — в соавторстве с тоже молодым и тоже талантливым писателем-фантастом В. Рыбаковым. ‹…› И еще я горжусь, что к драматургии «Писем» причастен мой брат и соавтор Б. Стругацкий.
Вдохновенно и точно работал при создании фильма оператор-постановщик Н. Покопцев. И хотя имя его значится в титрах
более десятка картин, нигде еще (попробуйте доказать мне,
что я ошибаюсь) не достигал он такого уровня мастерства.
Нетривиально и уверенно состоялся дебют художников-постановщиков Е. Амшинской и В. Иванова.
Заглавную роль в «Письмах» сыграл Ролан Быков. Я люблю и почитаю этого замечательного артиста с его редкостным умом и тактом, с необычайной способностью к перевоплощениям, с громадным ролевым диапазоном. Честно говоря, для меня он
один из десятка лучших артистов мирового кино. Я с увлечением смотрю его даже в фильмах, которые мне не нравятся.
И опять-таки не могу не заявить: роль его в «Письмах» на сегодня самая лучшая из всех его ролей.
И отменно сыграл весь остальной актерский ансамбль — И. Рыклин, В. Михайлов, А. Сабинин, В. Лобанов, Н. Грякалова, В. Майорова,
В. Дворжецкий, С. Смирнова, Н. Алканов — каждый на свое лицо, каждый теперь и навсегда незаменим. Существеннейший момент: каждый играет человека потрясенного, ошеломленного, сдвинутого катастрофой. И каждый сдвинут по-своему, в соответствии с характером своим, нормальные отправления которого остались за кадром, остались ДО.
Отличная режиссура. Отличная постановка. Отличная игра. Ни единой фальшивой ситуации. Ни единого фальшивого слова. Ни единого фальшивого жеста. От первого до последнего кадра нигде нет и следа пресловутого «сойдет за мировоззрение»
и иных пошлостей.
Успех. Несомненный успех.
И вот, когда я кропотливо перебирал факторы, этот успех определившие, пришло мне в голову такое соображение.
Талант, вдохновение, самозабвенная работа — это само собой. Но работал, думается мне, и еще один фактор, который далеко не всегда присутствует в творческой деятельности. Это жгучее сознание социальной необходимости данного дела. ‹…›
Никто никому не запрещает думать о приятном. Но выразить угрозу в зримых образах, заставить отчетливо ее осознать, подвигнуть на активное ей противодействие — в этом была цель, в этом,
как мне представляется, видели свой долг создатели фильма «Письма мертвого человека». И их убежденность в том, что
фильм этот нужен, нужен как можно скорее, сейчас, сыграла
для его свершения немаловажную роль наряду с талантом, работоспособностью, вдохновением.
Но следует подчеркнуть вот что. Фильм о мировой катастрофе не может быть столбовой дорогой нашего кино. Середнякам
за это дело браться не стоит. Пусть они не обижаются, для них
по-прежнему остается широчайшее поле деятельности. Зрителям по-прежнему нужны и всегда будут нужны добротные детективы, веселые музыкальные комедии, грустные мелодрамы. Темы же, подобные той, на которую сняты «Письма мертвого человека», мы оставим самым талантливым и самым одержимым. Темы под девизом ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.
И между прочим. Не исключено, что наши славные теоретики киноискусства зададутся целью отклассифицировать фильм Лопушанского, определить его место в типологии кино.
Беру на себя смелость подсказать им название для его типологической ячейки: фильм-предупреждение. По аналогии с романом-предупреждением в литературной фантастике.
Ибо «Письма мертвого человека», слава богу, есть все-таки фильм фантастический. Как в литературе «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, как «Час быка» Ивана Ефремова, как «Гимн Лейбовицу» Уолтера Миллера-младшего.
Стругацкий А. Не должно быть // Советский экран. 1986. № 17.