Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Вишневский и Эйзенштейн
История творческих отношений

В массовом сознании наших современников фигуры двух этих людей — С. М. Эйзенштейна (1898-1948) и Вс. В. Вишневского (1900-1951) — представляются диаметрально противоположными. Один — интеллигент-интеллектуал, смелый творец, сумевший в суровых условиях тоталитарного государства отстоять собственное право на независимое от власти творчество, гений, окончивший дни в опале и избежавший репрессий лишь благодаря безвременной кончине. Второй — из «братков-матросов», истинно «советский» писатель-драматург, автор идеологически выверенных произведений («Первая конная», «Последний решительный», «Оптимистическая трагедия», «Незабываемый 1919-й» и др.), тоже, разумеется, не лишенный таланта, но слишком уж тесно связанный с тем историческим периодом, который получил впоследствии наименование культа личности. Отчасти надо признать, что основания для существования такого взгляда имеются. Однако при этом совершенно не учитывается тот факт, что эти два, на первый взгляд, мало похожие друг на друга человека имели все же немало общего: отнюдь не пролетарское происхождение, отношение к революционным преобразованиям, которые оба горячо поддерживали, да и в творчестве у них имелись точки соприкосновения. Об этом свидетельствует хотя бы то, что Вс. Э. Мейерхольд, учитель С. М. Эйзенштейна, благоговейно почитаемый кинорежиссером до конца дней, сотрудничал с Вс. В. Вишневским и осуществил в 1931 году постановку его пьесы «Последний решительный».

Наверное, не будет сильным преувеличением даже говорить об их дружбе, дружбе, которой суждено было пройти через весьма нелегкие испытания. Неслучайно, когда уже обоих не было на свете, вдова Вс. В. Вишневского вспоминала: «Они понимали друг друга с полувзгляда»[1]. В рамках настоящей статьи, главным образом на основе материалов РГАЛИ, будет показано, как развивались их отношения в один из наиболее трудных периодов жизни С. М. Эйзенштейна: от запрета картины «Бежин луг» (март 1937 г.) до выхода на экраны фильма-шедевра «Александр Невский» и начала общественного обсуждения ленты (начало 1939 г.).

Подобный выбор хронологического отрезка объясняется тем, что как раз в эти несколько лет жизненные пути этих двух людей оказались особенно близки. После мартовского постановления Политбюро[2] многие отвернулись от С. М. Эйзенштейна, глава Главного управления кинематографии (ГУК) Б. З. Шумяцкий и вовсе стремился отлучить его от кино. Совершенно ясно, что в таких условиях «немногочисленные попытки защитить если не „Бежин луг“, то режиссера бросали тень на заступников и грозили им серьезными неприятностями „за близорукость и потерю классовой бдительности“»[3]. Однако и здесь нашлись те, кто не отвернулся от режиссера, и Вс. В. Вишневский был среди них. Конечно, противостоять общему натиску он не мог, но он не побоялся напомнить в печати о прежних удачных фильмах режиссера[4].

Побудительным мотивом для этого могло быть то, что ему самому — убежденному большевику, не допускавшему и мысли о том, что партийный курс может быть неверным, — приходилось не раз сталкиваться с тенденциозной критикой, препятствовавшей «прохождению» даже казалось бы идеальных с точки зрения идеологической выверенности текстов[5]. В частности, серьезные препоны со стороны чиновников от кино встретил снимавшийся по его сценарию фильм «Мы из Кронштадта», впоследствии ставший киноклассикой[6].

Впрочем, справедливости ради отметим, что близость драматурга и С. М. Эйзенштейна обозначилась еще раньше. На это указывает текст письма от 8 октября 1935 г., отправленного Вс. В. Вишневским в заразное отделение больницы на 4-й Сокольнической, куда режиссер попал после заражения черной оспой, случившегося с ним во время съемок «Бежина луга»[7]. Через некоторое время он вновь писал С. М. Эйзенштейну, проходившему курс реабилитации в кисловодском санатории: «Вашу болезнь переживают многие, хочется Вам сказать, что верим и ждем выздоровления... Экие, действительно, у Вас масштабы, — и болеть — так оспой! Сообщите, не нужно ли чего достать, прислать, узнать»[8].

В ту пору Вс. В. Вишневский не сомневался в том, что «Бежин луг» ожидает большой успех. В 1936 году он сообщал о восторженных впечатлениях от просмотра некоторых отснятых эпизодов: «В фильме (не хотел бы говорить „в кусках“, „в материале“) — я ощутил, видел, вдыхал красоту»[9].

Он не пересмотрел до конца собственных взглядов и когда шельмование ленты было в полном разгаре: в марте 1937 года Вс. В. Вишневский, рассуждая о своих «откликах внутренних» на картину, отмечал в не предназначенном для посторонних глаз дневнике, что «у Эйзена много замечат[ельных] кусков». К тому же, по его мнению, было несправедливо, что за все недостатки отвечает лишь один режиссер: «Где были редакторы, ГУК и пр.?»[10]. Даже два месяца спустя, в мае, когда с печальной судьбой «Бежина луга» оставалось только смириться, эти же мысли, как следует из еще одной дневниковой записи, не давали ему покоя: «Думаю о кусках фильма Эйзенштейна. Жаль, что так страшно получилось с ним — Шумяцкий лютовал. А работа в последнем варианте чисто исключительна по качеству»[11]. ‹…›

Тем временем у С. М. Эйзенштейна появилась идея творческого сотрудничества с Вс. В. Вишневским, лояльность которого власти была вне подозрений. В конце марта 1937 г. они обсуждали причины краха «Бежина луга». ‹…› В апреле возник и план для совместной работы над постановкой картины по мотивам романа-фильма «Мы, русский народ», на первую читку которого Вс. В. Вишневский среди прочих пригласил С. М. Эйзенштейна. Тот сразу ухватился за эту «вещь» и настойчиво заявлял о своем желании ее экранизировать. ‹…›

В мае 1937 года, находясь на лечении в Кисловодском санатории, С. М. Эйзенштейн получил письмо от заместителя директора «Мосфильма» Е. К. Соколовской. В нем речь шла о возможности начать работу над фильмом, посвященным одному из деятелей русской истории (среди прочих был упомянут и Александр Невский, «первый, разбивший немцев на Ладожском озере и не пустивший их на Россию»)[12]. Из этого послания, имевшего весьма неприветливый тон, следовало, что выбор тематики будущей картины вовсе не является прерогативой постановщика, но все же оно было доброй вестью: как справедливо отмечал Н. И. Клейман, то был «реальный знак возможного помилования»[13].

В то же время, несмотря на слова Е. К. Соколовской, у режиссера еще оставалась надежда, что ему все же доверят какой-нибудь сюжет, близкий к современности, это казалось более престижным. ‹…› Подчеркнем, что Вс. В. Вишневский действительно хлопотал о том, чтобы сценарий по «Мы, русский народ» экранизировал именно С. М. Эйзенштейн[14]. Это произведение (роман-фильм) привлекло внимание высших сановников государства, 19 мая 1937 г. была даже организована специальная читка, на которой присутствовал высший генералитет, а последовавшее по ее окончании обсуждение вел лично С. М. Буденный. Отзывы высказывались самые благожелательные, о чем Вс. В. Вишневский также не замедлил сообщить в Кисловодск. 21 мая состоялась еще одна читка в ГУКе. На ней также звучали «отзывы весьма высокие», но при этом Е. К. Соколовская четко дала понять автору, что вопрос с окончательным отказом С. М. Эйзенштейну в постановке «Мы, русский народ» — дело «определенно и директивно» решенное[15]. ‹…›

Впрочем, и после полученного запрета работать вместе, руки у драматурга и режиссера не опускались. У них появилась новая идея: совместно сделать фильм о героической борьбе республиканской Испании, тем более что Вс. В. Вишневскому как раз предстояла командировка на охваченный гражданской войной Пиренейский полуостров. Это, безусловно, помогло бы при написании сценария. Однако и в данном случае, как увидим ниже, всем хлопотам, во многом благодаря противодействию Б. З. Шумяцкого, суждено было остаться пустыми.

В тот нелегкий период режиссер достаточно часто обращался к Вс. В. Вишневскому с письмами, текст которых очень ярко иллюстрирует его образ мыслей. Так, в послании от 22 мая 1937 г. он, горько посетовав на то, что ему не позволили снимать «Мы, русский народ», замечал: «Ставить вообще мне дают, перечисляют Александра Невского, Ломоносова, 1812 год, — но Елена Кирилловна [Соколовская] пишет, что на первой постановке я должен доказать „способность“ и умение делать картины достойные советской страны. А потом („если докажете“) можете делать с Вишневским Испанию и вообще, что угодно... Елена Кирилловна ссылается на „директивные“ указания, но может быть они не выше Б. З. [Шумяцкого], а остальное „Киршоновский“ туман? Если так, то нельзя ли еще понажать»[16].

Из еще одного письма С. М. Эйзенштейна, датированного 6 июня 1937 года, узнаем некоторые подробности того, как именно планировалось раскрыть тему борьбы республиканской Испании: «М[ожет] б[ыть] это должно быть в основном фильм[ом] о предательстве троцкистов в обстановке последнего и решительного боя с фашизмом»[17]. Там же сказано и еще об одном возможном «остроактуальном» сюжете — борьбе с диверсиями, теме, которая, по понятным причинам, в ту пору получила в кинематографе достаточно широкое освещение. «О диверсантах писал ей [Е. К. Соколовской. — Ю. К., Р. С.] сразу же, ибо еще до Вашего письма об этом думал и в свое время (давно) ей предлагал это. Не знаю, в какой мере современность для меня „табу“»[18]. Но главным для режиссера было работать с Вс. В. Вишневским, вероятно, в этом ему виделся залог успеха. ‹…›

Вс. В. Вишневский аккуратно отвечал на эти послания. Его действительно заботила судьба режиссера, свидетельством тому служат опять-таки многочисленные заметки на принадлежавшем ему перекидном календаре. В некоторых из них чувствуется серьезное беспокойство: 25 мая — «Письмо от Эйзенштейна. Ему трудно»; 6 июня — «Эйзенштейн „хандрит“ в Кисловодске — Не годится!»[19]. Он стремился ободрить товарища, старался, как мог, объяснить его неудачи, поддерживал мысль о совместном творчестве, и, наконец, убежденно заявлял: «Мы сделаем еще мировые вещи!», имея в виду, разумеется, тематику, связанную с современностью[20]. Супруга Вс. В. Вишневского — С. К. Вишневецкая — в свою очередь, на полях писем, отправляемых мужем в Кисловодск, добавляла несколько теплых слов от себя, а иногда даже писала сама. ‹…›

Именно Вс. В. Вишневский предложил С. М. Эйзенштейну поразмышлять над возможным сюжетом будущей картины о борьбе со шпионами. Приведем соответствующий отрывок из его письма от 22 мая 1937 года: «Одной из нужнейших тем является, я думаю, тема борьбы СССР против шпионов, диверсантов и пр[очих]. [...] Думаю, что нужно создать острейший международный фильм: показать — вот как СССР ведет оборону против предателей и врагов. Показать, как наши спец[иальные] органы и весь народ излавливают и уничтожают фашистскую агентуру. Ударить по слюнявым разговорам из 2-го Интернационала. Такой фильм мог бы дать и сюж[етные] линии, и ряд крупных картин: м[ожет] б[ыть] крушение скорого поезда, его удар по наливному составу (дело на Сев[ерном] Кавказе), или по эшелону бойцов или рабочих, галерею врагов народа разн[ой] окраски. И в центре — наших людей, героев долга, людей пытливых, умных. Возможны различные перипетии. Фильм мог бы ответить на американские и пр[очие] детективы, показав идейно и широко целый пласт нашей жизни и борьбы. Вполне возможно дать размах: враги идут от Негорелого через страну до Владивостока. Размах, масштаб, и включение темы врагов: Берлин – Токио. Различные пейзажи, среда, типаж. Движение через страну позволит дать и пейзажи непрерывной стройки по всему пути. Это, в сущности, фильм о настороженном, трудовом СССР, о народе. Сюжет, конечно, надо строить не на „погонях“ и пр[очем], а на развороте ряда широких событий»[21].

Не будем комментировать эти весьма пространные рассуждения. Скажем лишь, что к счастью, желание С. М. Эйзенштейна так и не исполнилось: становилось ясно, что «современную» тему ему не доверят, и в итоге придется остановиться на наиболее предпочтительной из исторических. (Примечательно, что после окончания работы над «Александром Невским» режиссер предполагал вновь вернуться к тематике более «современной» и взяться за ленту о Гражданской войне под названием «Перекоп», однако обстоятельства не позволили реализовать и этот проект.)

Через некоторое время С. М. Эйзенштейн получил от Е. К. Соколовской сообщение о том, что над сценарием картины об Александре Невском работает в это время очень известный писатель П. А. Павленко «и через 10 дней даст первый эскиз»[22]. А 21 июня 1938 года в ГУКе произошло решительно объяснение Вс. В. Вишневского с Б. З. Шумяцким и его подчиненными по поводу перспектив дальнейшего творчества С. М. Эйзенштейна. Вечером того же дня он сообщил о состоявшейся встрече в Кисловодск.

«С. Эйзенштейну.

Привет, Сергей Михайлович.

После моих писем и звонков на 21-е июня в ГУКе был назначен разговор относительно Вас и Вашей работы. Разговор состоялся в 2 часа дня. Были: Шумяцкий, Усиевич, Соколовская и я.

Я изложил все свои соображения относительно обстановки, сложившейся вокруг Вас и Ваших работ, сообщил свои взгляды и поставил прямо вопрос о фильме «ИСПАНИЯ».

Отвечал Шумяцкий. Он говорил осторожно, мягко. Вопрос о фильме крайне важен. У Эйзенштейна подряд тяжелые срывы. Они проистекают из-за отсутствия образов. Я сказал свои впечатления о «МЕКСИКЕ». Шумяцкий ответил, что этот фильм плох. У Эйзенштейна, — сказал он, — замечательное панно, пейзажи и пр. Хоть на выставку. Но актеров, людей он не знает, с ними работать не умеет. Помимо этого вопрос осложняется всем комплексом его деятельности... Есть серьезные соображения. Работать «ИСПАНИЮ» ему нельзя. Вопрос об Эйзенштейне он, Шумяцкий, ставил в инстанциях. Было два варианта предложенных Шумяцким: 1) Эйзенштейн уходит из кино в театр или 2) ставит игровую, сюжетную, актерскую, относительно небольшую вещь. Тематика может быть найдена. В помощь ему, Эйзенштейну, нужно дать помощника, молодого ассистента, который мог бы и поспорить.

Я коснулся тематики возможного фильма. Я видел непреклонность выводов. Тематика: классика или русская история. Речь шла об Александре Невском, Ледовом побоище. Слово о полку Игореве было отвергнуто. Соколовская пробовала улучшить позиции. Это было почти безнадежно. — Кто бы мог писать для Сергея Михайловича? Какую бы тему ему наметить? Я говорил прямо, от души о Вас и абсолютной необходимости дать Вам работу. Шумяцкий тихо и мягко возражал... Разговор постепенно иссяк. ‹…›

«Не знаю толком: что и как Вам сейчас посоветовать? Взять работу на год, и дать игровой приемлемый фильм: по Бальзаку, по Гюго, по Золя и пр. Или брать русскую историю. Последнее меня привлекало бы больше.

Я думаю вернуться [из Испании] в августе. Я буду говорить, добиваться ответа и дальше.

Привет. Лучшие пожелания!

Работайте во что бы то ни стало.

Вс. Вишневский»[23].

Таким образом, С. М. Эйзенштейну стало окончательно ясно, что нужно браться за предложенную тему, альтернативой чему начальство ставило уход из кино. На дальнейшие раздумья времени не было, тем более что все острее становилась еще одна, сугубо житейская проблема — возможная угроза безденежья вследствие отсутствия заработка[24]. Потому, вернувшись в столицу, он приступил к внимательному изучению подготовленного П. А. Павленко материала. Наконец, 12 августа 1937 года режиссер официально подтвердил согласие снимать фильм на основе именно этого сценария. На клочке бумаге, вероятно, для памяти, он записал карандашом: «Окончательно решил ставить Ал[ексан]дра Невского послал об этом записку в дирекцию»[25].

Работа над новым проектом оказалась увлекательной. Именно об этом С. М. Эйзенштейн сообщал в очередном письме к Вс. В. Вишневскому от 6 сентября 1937 года: «Я в основном занят небезызвестным, модным сейчас героем — Александром Невским и окрестностями, вплоть до „Крестоносцев“ Сенкевича, свежезапрещенного в Польше за антигерманские установки. Чрезвычайно я также оказался довольным Павленкой — и как автором и как человеком. Скоро собираемся с ним в маршрут Новгород – Псков – Чудское Озеро – Владимир. Контура вещи рисуются в высшей степени приятными»[26].

В последующем режиссер существенно доработал сценарий, у него появлялись новые идеи, и П. А. Павленко с готовностью к ним прислушивался[27]. В результате появляется новый вариант, написанный уже в соавторстве. 15 ноября 1937 года он был передан в сценарный отдел ГУКа. Как явствует из заметки на перекидном календаре Вс. В. Вишневского, 21 ноября состоялась читка сценария, после чего он был опубликован под заглавием «Русь» в журнале «Знамя»[28] для последующего широкого обсуждения. Немаловажно подчеркнуть и то, что редколлегия журнала (в т. ч. главный редактор — Вс. В. Вишневский) достаточно быстро напечатала текст, способствуя тем самым скорейшему запуску фильма в производство[29]. ‹…›

Выход в свет сценария был, разумеется, событием крайне приятным. Но он же содержал в себе и определенный риск: текст неминуемо должен был подвергнуться массированной атаке критиков, которая действительно не замедлила начаться. Но все же к счастью, говоря словами Вс. В. Вишневского, «на этот раз работу не зашибли» и «производственный процесс начался»[30]. Этому способствовало и то, что в январе 1938 года был снят со своего поста, а затем и арестован Б. З. Шумяцкий.

Через год после этих событий (1939 г.) Вс. В. Вишневский опубликовал биографию С. М. Эйзенштейна, в которой вполне справедливо подчеркивал, что в бытность Б. З. Шумяцкого зачастую создавались искусственные препятствия для творчества режиссера, и что лишь вмешательство власти позволило переломить ситуацию. Другое дело, что форма этого утверждения вполне в духе времени содержала слова о происках скрытых врагов и вредителей, «орудовавших в кинематографии». Этим объяснялась теперь отчасти даже неудача «Бежина луга»[31]. ‹…›

Конечно, у Вс. В. Вишневского имелись мотивы для личной неприязни к Б. З. Шумяцкому, который некогда жаловался на него в Политбюро за поддержку С. М. Эйзенштейна. К тому же он был несомненно искренне убежден в том, что Б. З. Шумяцкий — преступник. Об этом свидетельствуют строки одного из личных писем Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну: «Я размышлял много о наших общих судьбах. Это поразительно, что десять лет подряд наши злобные хулители, все те, кто уничтожал под флагом „эстетической критики“ и т[ому] п[одобными] флагами наши работы, — регулярно оказываются врагами народа, троцкистско- бухаринско-немецкими наймитами, отребьем. Мы живем в условиях беспощадной политической борьбы. Вы и я, как и многие другие писатели и кинематографисты выбрали этот путь раз навсегда: это путь Октября, путь Ленина и Сталина, путь великой нашей страны, путь родимой и гениальной нашей России. За это нам мстили и мстят, годами, скрыто и явно»[32]. Сходным образом Вс. В. Вишневский рассуждал и на обсуждении фильма «Александр Невский», состоявшемся в конце ноября 1938 года в Доме кино.

Э. К. Тиссэ, еще один друг и соратник С. М. Эйзенштейна, с которым его связывало многолетнее совместное творчество, также высказывал подобные мысли, заявляя с газетных страниц о том, что «в течение ряда лет старое вредительское руководство [т. е. в том числе Б. З. Шумяцкий. — Ю. К., Р. С.] делало все, чтобы подорвать творческую энергию художника [С. М. Эйзенштейна. — Ю. К., Р. С.[33]. Вообще, после окончания съемок «Александра Невского» утверждения, согласно которым «вредители», дабы нанести урон стране, якобы целенаправленно тормозили процесс кинопроизводства и мешали режиссеру заниматься творчеством, еще не однажды будут высказаны в печати[34].

Сейчас, разумеется, совершенно ясно, что обвинения, выдвинутые прежнему «управителю» советским киноискусством, — участие в заговоре и сотрудничество с иностранными разведками — были сфабрикованными. Но в то же время, как это ни парадоксально прозвучит, в значительной мере слова Вс. В. Вишневского и Э. К. Тиссэ справедливы. Ведь Б. З. Шумяцкий действительно был «вредителем» в прямом смысле слова, но только «вредил» он не государству, а лично С. М. Эйзенштейну. В чем была природа этой вражды — едва ли когда-нибудь станет известно достоверно. ‹…›

С. М. Эйзенштейн, разумеется, видел, как вокруг него плетется сеть интриг, это не могло не вызывать серьезнейшего раздражения. Именно поэтому в частных письмах Вс. В. Вишневскому он очень резко, можно сказать, бранно, подчас используя непечатную лексику, высказывался в адрес Б. З. Шумяцкого, употребляя в его отношении выражения «уголовник, да еще международного масштаба», «тупое животное» и сравнивая чиновника одновременно с Аракчеевым, Бенкендорфом и Гапоном[35]. Содержатся отрицательные отзывы о бывшем начальнике и в мемуарах режиссера. Потому уход прежнего руководителя советской кинематографии означал для С. М. Эйзенштейна окончание многих неприятностей.

Заканчивая сюжет о нелегком противостоянии с Б. З. Шумяцким, хотелось бы обратить внимание читателя на то, что при всей нелюбви, может быть, даже ненависти к нему С. М. Эйзенштейн ни разу после его ареста не высказался в печати о прежнем оппоненте как о «враге народа». Во всяком случае, авторам настоящей статьи не удалось найти хоть какое-нибудь указание на это в газетах тех лет. Что ж, «гений и злодейство — две вещи несовместные», вероятно поэтому мстить поверженному противнику было не в правилах режиссера.

Впрочем, рассуждая о превратностях судьбы Б. З. Шумяцкого, мы несколько забежали вперед. 5 июня 1938 года, наконец, начались съемки «Александра Невского», проводившиеся в основном на Потылихе. ‹…› Не однажды Вс. В. Вишневский побывал и на съемочной площадке, иногда фиксируя увиденное в дневнике. Например, однажды после команды «Мотор!» вдруг раздался громкий смех собравшихся детей, которых очень развеселило происходящее: на их глазах взрослые люди, почему-то забыв снять свои весьма странные одежды, барахтались в по-летнему теплой воде. Свои мысли он излагал и в адресованных режиссеру ободряющих кратких посланиях: «Это все крепко, крупно, глубоко. Волнует воскрешение истории. Найден дух, стиль. Радует острота, выразительность, пластичность»[36].

А поддержка С. М. Эйзенштейну была как раз необходима. Ведь хотя работа над фильмом шла четко и слаженно, а постановщик старался выглядеть спокойным, у него все же было очень сильное волнение за качество будущей работы. Это не оставалось тайной для близких ему людей. 26 июня 1938 года Вс. В. Вишневский оставил в своем дневнике заметку: «На днях говорил с Эйзеном. Он позвонил. К январю Эйзен кончит фильм. Работает напряженно. Сделаны отл[ичные] костюмы. Историки, портные, академики – все консультируют. Куплены кольчуги. „Хотел бы призанять еще одну голову для этого фильма“. Эйзен нервничает, волнуется. Либо выйдет опять в первый ряд, либо. Фильм исторический. У нас строги сейчас в этой области неимоверно. Сцены сложные. Битва, кони. Тут напрашивается картон Леонардо да Винчи. Эйзен отмонтировал эпизод в Переяславле, но... боится смотреть, как признался Шуб. Понятное дело»[37]. Что ж, поводы для беспокойства у режиссера действительно имелись: слишком много было поставлено на карту, и слишком много значил успех работы над лентой. Повторения судьбы «Бежина луга» просто невозможно было допустить, ибо цена провала могла оказаться слишком высокой. ‹…›

Наконец, 1 декабря 1938 года кинофильм «Александр Невский» вышел на экраны страны. Отзывы со стороны зрителей и критиков были в массе своей положительными, но все же не замедлила появиться и критика, причем подчас, мягко говоря, недоброжелательная. Первые реплики оппонентов раздались в адрес режиссера сразу после начала демонстрации «Александра Невского», хотя до поры их высказывали лишь частным порядком. На отдельные недостатки пеняли даже некоторые из занятых в картине актеров. Так, Н. П. Охлопков в строго личном письме от 11 ноября 1938 года говорил в весьма резком тоне о некачественно проведенном монтаже. Очень скоро появились и те, кто высказывал свои мысли более открыто. Об этом свидетельствует то, что уже в конце ноября 1938 года, еще до начала официального проката картины, Вс. В. Вишневский, выступая на ее обсуждении в Доме кино, упоминал об «отсутствующей оппозиции, об отсутствующей критике, отсутствующих оппонентах», «которые ходят по коридорам и кулуарам, лазят по подворотням и говорят все эти вещи [т. е. критикуют фильм. — Ю. К., Р. С.[38].

Подобного рода замечания не могли принести серьезных хлопот С. М. Эйзенштейну, и он их иногда без труда парировал шуткой[39]. Впрочем, некоторые из сентенций носили конструктивный характер, ведь, справедливости ради отметим, что недостатки в картине, вероятно, действительно имелись. На них указывал даже очень благожелательно настроенный по отношению к фильму Вс. В. Вишневский. В частности, он писал о том, что «несколько маловато даны женские образы. Вот этот огромный, живой мужской поток, как-то затопил женщин, даже эту женщину, которая там дралась рядом с ними [Ольгу. — Ю. К., Р. С.], хотя там и есть превосходные моменты»[40]. Скепсис у Вс. В. Вишневского вызвала и серия кадров с вмерзшими в лед челнами: «Это скверный павильон, бутафория»[41]. Но при этом важно подчеркнуть: из слов драматурга следовало, что все это не более чем недочеты, вовсе не перечеркивающие высочайшего уровня работы. Вообще, в двух статьях он очень решительно выступил в поддержку картины[42], а в дневнике по этому поводу записал: «Я рывком снял с себя внутренние тормоза и широко выступил о фильме „Александр Невский“. Надо всегда переступать личное, вкусовое... Все идет в фонд дел народа»[43]. ‹…›

Итог полемике по данному поводу подвела редакционная статья партийного журнала «Большевик» (№ 17 за 1939 г.). В ней, в частности, были обличены «вредные тенденции огульного охаивания патриотических произведений», при этом особенно подчеркивалось то, что «развенчивание и охаивание патриотических произведений» ведется «под флагом борьбы с пресловутой „кузьма-крючковщиной“». Там же давалась резкая отповедь особо рьяному критику — А. С. Гурвичу, и содержалось предупреждение его возможным последователям[44]. Помимо этого, в статье из «Большевика» был упомянут «некий „критик“ М.», позже оказавшийся «разоблаченным как враг народа». Этот человек «в течение длительного времени „специализировался“ исключительно на травле патриотических произведений» и лишь после его ареста «редакторы спохватились и поняли, что такая „специализация“ по части травли патриотических произведений была не случайна»[45].

Представляется, что эта «поучительная история» должна была послужить своего рода предостережением. Что же касается личности упомянутого в ней «„критика“ М.», то вполне вероятно, что это был К. Малахов, об аресте которого 29 апреля 1939 г. сообщалось в одном из писем Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну[46]. В апреле 1938 года этот автор резко отрицательно отозвался в «Литературной газете» о произведении «Мы, русский народ», что, безусловно, способствовало прекращению работы над его экранизацией; а в июне того же года он поместил в «Правде» статью «По проторенной дорожке Иловайских», в которой среди прочего содержалась критика в адрес авторов сценария «Русь» и редакционной политики журнала «Знамя» в целом[47]. В дневнике по поводу ареста этого человека Вс. В. Вишневский оставил запись: «Позади ошеломительный удар, уничтоживший два года моего труда, надежд — „Мы, русский народ“. Человек, сделавший этот удар, недавно арестован. Я не сомневаюсь что это озлобленный враг, троцкистского порядка. Это б[ывший] офицер К. Малахов»[48]. Данное «разоблачение» дало еще один повод Вс. В. Вишневскому говорить о кознях, которые в его отношении и в отношении С. М. Эйзенштейна строили «враги народа»[49]. ‹…›

В конце января — начале февраля 1939 года Вс. В. Вишневский и С. М. Эйзенштейн получили государственные награды: первый — Знак почета, второй — Орден Ленина. А в конце марта в дневнике Вс. В. Вишневского появляется запись о том, что ими одновременно овладело желание подвести некоторые итоги, разобрать материалы прежних, в том числе нереализованных работ. Они делились друг с другом впечатлениями об этом: «Звонил Эйзен: и у него почти такие же настроения [имеются ввиду воспоминания о прежних широких планах, которые не успел воплотить. — Ю. К., Р. С.]: хочется осмотреться, подвести итоги. Он собирает свои записки, заметки. Систематизирует. „Как я вгрызался во все проблемы!... Даже по остывшей лаве работ это видно...“ Бывало у каждого из нас»[50].

Но все же временный разрыв между ними произошел. В мае 1939 года в одном из писем Вс. В. Вишневский прямо обращался к режиссеру с просьбой выступить в прессе в поддержку снятого по его сценарию документального кинофильма «Испания»: «Вы писали в своей статье, что мы с Вами немало дрались бок о бок. Сейчас надо драться с еще большей яростью. Надо выступить в печати со всей силой, со всем гневом. Время для Вашего выступления по поводу жизни, работы и написанного Вишневским пришло»[51]. По всей видимости, он рассчитывал на то, что С. М. Эйзенштейн с готовностью откликнется на его просьбу. Этого не произошло, и уже 4 июня в дневнике драматурга появляется запись: «Ужасно подействовали на меня Довженко и Эйзенштейн. Они бешено честолюбивы, нетерпимы, не скажут о других ни слова доброго. И даже годы какой-то порывисто творческой близости, интимных дружеских отношений — все летит, как только речь коснется личных работ. Эйзен изощрился в молчаниях, умолчаниях, дипломатии... Больно, жаль»[52].

Впрочем, размолвка не была долгой. 13 июня они встретились на одном из совещаний («С Эйзеном ни слова, — он неск[олько] деловых реплик»[53]), а 17-го, наконец, наступил час примирения, первый решительный шаг к которому сделал С. М. Эйзенштейн, приехав к драматургу в гости. Вот как описал происходившее в тот день Вс. В. Вишневский: «Днем приехал Эйзен. Оживленный, сначала присматривался ко мне: как я сержусь ли. Он хотел еще прошлый раз поговорить, но я был очень мрачен. Сегодня отошел, и любезен как хозяин. Обедали, шутили, говорили о настроениях в искусстве (чего там „мешают комитеты“ когда дело в нас). Говорили о Ср[едней] Азии, о ее нравах, пейзажах, о людях и пр[очем]. Подарил Эйзену летние белые полуботинки. „Таня, принесите летние мои полуботинки, все“ и вывалил пять пар. Отобрали, написал „С. Эйзенштейну от Вс. В.“ Он шутил: „экс либрис“. Говорили о посл[едних] постановках. Вспомнили о Дзигане. Эйзен с ним поцапался в посл[едние] дни. „А пусть он идет к такой-то матери“. Спор о методах работы на съемках.»[54]. Таким образом, конфликт был исчерпан.

Завершая тему отношений С. М. Эйзенштейна и Вс. В. Вишневского конца 30-х гг., необходимо подчеркнуть, что как было видно из вышеизложенного, Вс. В. Вишневский с его активной позицией, неравнодушием и прямым участием немало способствовал С. М. Эйзенштейну в очень сложный период жизни. В том числе с его помощью режиссеру удалось выстоять, вернуться к творческой работе и добиться нового очень крупного успеха. Более того, наверное, не будет слишком большим преувеличением сказать, что без этой решительной и подчас по-настоящему смелой поддержки С. М. Эйзенштейн и вовсе мог бы погибнуть под сетью интриг, которые плелись против него противниками и завистниками.

Кривошеев Ю., Соколов Р. Сергей Эйзенштейн и Всеволод Вишневский: Из истории творческих взаимоотношений // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2011.

Примечания

  1. ^ О данном высказывании С. К. Вишневецкой Н. И. Клейман любезно сообщил Р. А. Соколову в устной беседе, состоявшейся в декабре 2010 г.
  2. ^ См.: Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Бежин луг» // Кремлевский кинотеатр. 1928-1953: Документы / Сост. К. М. Андерсон, Л. В. Максименков (отв. Сост.), Л. П. Кошевая, Л. А. Роговая. М., 2005. С. 406.
  3. ^ Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна // Клейман Н. И. Формула финала: Статьи, выступления, беседы. М., 2004. С. 189.
  4. ^ Подробно см.: Юренев Р. Н. Сергей Эйзенштейн: Замыслы. Фильмы. Метод. Ч. 2: 1930-1948. М., 1988. С. 122-125.
  5. ^ См.: Хелемендик В. С. Всеволод Вишневский. М., 1983. С. 167, 171-172, 198-199, 202-204, 216 и др.
  6. ^ Там же. С. 240-241.
  7. ^ РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Письма и телеграмма Вишневского Всеволода Витальевича Эйзенштейну С. М. Л. 2.
  8. ^ Там же. Л. 4.
  9. ^ Там же. Л. 9.
  10. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2074. Вс. В. Вишневский. Дневниковые записи. С правкой и пометками 1937-1949 гг. Л. 42.
  11. ^ Там же. Л. 3 об.
  12. ^ «Прейскурант мыслей», или «„Народ вам не дадут“» [Письмо Е. К. Соколовской С. М. Эйзенштейну после 18.05.1937 до 26.06.1937] // Киноведческие записки. 2004. № 67. С. 222.
  13. ^ Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна. С. 210.
  14. ^ Докладная записка зам. зав. Отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А. И. Ангарова И. В. Сталину и А. А. Андрееву с предложением поручить С. М. Эйзенштейну постановку новой кинокартины // Кремлевский кинотеатр... С.424-425.
  15. ^ См.: РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. 19-20.
  16. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Письма Эйзенштейна С. М. Вишневскому Всеволоду Витальевичу и Вишневской Софье Касьяновне. Л. 1, 2. — См. текст письма Е. К. Соколовской: «Прейскурант мыслей», или «Народ вам не дадут». С. 222-223.
  17. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 5.
  18. ^ Там же. — Отметим, что у С. М. Эйзенштейна в этот период имелись и другие довольно смелые идеи — экранизировать «Слово о полку Игореве» (см.: Там же) или сделать фильм по произведению А. С. Пушкина «Арап Петра Великого» (см.: Там же; РГАЛИ. Оп. 1. Д. 1517. Письмо С. М. Эйзенштейна Соколовской Елене Кирилловне. Черновик. Л. 1 об.).
  19. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1038. Д. 2175. Л. 77, 83 об.
  20. ^ См. письма Вс. В. Вишневского к С. М. Эйзенштейну за май-июнь 1937 г. // Вишневский Вс. В. Собр. соч. Т. VI. С. 408-422.
  21. ^ РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711.21-21 об.
  22. ^ «Прейскурант мыслей», или «„Народ вам не дадут“». С. 224.
  23. ^ РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1711. Л. 35-35 об.
  24. ^ Клейман Н. И. Эффект Эйзенштейна. С. 210.
  25. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 428. Режиссерские заметки С. М. Эйзенштейна к сценарию и съемкам фильма «Александр Невский». Эпизод: «Ледовое побоище». Л. 2.
  26. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 14.
  27. ^ Вс. В. Вишневский полагал, что вклад П. А. Павленко в успех картины был весьма значительным (Вишневский Вс. В. Эйзенштейн. М., 1939. С. 21).
  28. ^ Павленко П. А., Эйзенштейн С. М. Русь. Литературный сценарий // Знамя. 1937. № 12. — Заметим, что нумерация вариантов сценария носит условный характер. Текст его, как мы видели, постоянно дорабатывался, о чем осведомлены были лишь заинтересованные лица. Потому та же публикация в «Знамени» содержала подстрочное примечание «1-й вариант», что указывало на возможность внесения изменений в уже изданный текст. 
  29. ^ Юренев Р. Н. Сергей Эйзенштейн. Ч. 2. С. 144.
  30. ^ Вишневский Вс. В. Эйзенштейн. С. 21.
  31. ^ Там же. С. 19.
  32. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Письма и телеграмма Вишневского Всеволода Витальевича Эйзенштейну С. М. Л. 11 об.
  33. ^ Тиссэ Э. К. «Александр Невский» // За большевистский фильм. 1938. 7 ноября. (Также см.: РГАЛИ. Ф. 1923. Д. 482.
  34. ^ См., например: Дукельский С. Кинематография на подъеме // Кино-газета. 1938. 7 декабря; Сазонов А. Не сдавать темпов работы // За большевистский фильм. 1938. 7 ноября; [Б. а.] Привет нашим краснознаменцам! // За большевистский фильм. 1938. 11 ноября. (Также см.: РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 482. Л. 6, 8 об., 13).
  35. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1470. Л. 13.
  36. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Л. 2.
  37. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2075. Л. 36 (цитата приведена нами со значительными сокращениями).
  38. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 1235. Л. 6, 11.
  39. ^ См., например: Козинцев Г. М. Собрание сочинений: В 5 т. Т. II. Критикопублицистические статьи и выступления. Заметки об искусстве и людях искусства. Л., 1983. С. 407.
  40. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 1235. Л. 10. — См. также: Вишневский Вс. В. Картина о Руси // Вишневский Вс. В. Собр. соч.: В 5 т. Т. V М., 1960. С. 425 (впервые данная статья была опубликована в газете «Кино» (1938. 11 декаб.)).
  41. ^ Вишневский Вс. В. О фильме «Александр Невский» // Знамя. 1939. № 1. С. 292.
  42. ^ Вишневский Вс. В. 1) Картина о Руси. С. 422-425; 2) О фильме «Александр Невский». С.284-295.
  43. ^ Вишневский Вс. В. Собр. соч. Т. VI. С. 278.
  44. ^ [Б. а.] О некоторых литературно-художественных журналах // Большевик. 1939. № 17. С. 54. С. 53-54.
  45. ^ Там же. С. 53.
  46. ^ В декабре 1963 г. А. Н. Поскребышев сообщил в личной беседе А. Т. Твардовскому, находившемуся в дружеских отношениях с Кронидом Малаховым и даже в какой-то степени под его влиянием (см.: Твардовский А. Т. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя.
  47. ^ Малахов К. По проторенной дорожке Иловайских // Правда. 1938. 7 июня.
  48. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Вс. В. Вишневский. Дневниковые записи. С правкой и пометками 1949 г. Л. 23.
  49. ^ РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Д. 1712. Л. 11-11 об. — Схожие мысли были высказаны Вс. В. Вишневским в письме к В. Б. Шкловскому, в адрес которого К. Малахов также метал критические стрелы (РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2483. Вс. В. Вишневский. Письма Вишневского Шкловскому Виктору Борисовичу. Л. 13). 
  50. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 14 об.
  51. ^ РГАЛИ. Оп. 1. Ф. 1923. Д. 1712. Л. 11 об.
  52. ^ РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 2076. Л. 28-28 об.
  53. ^ Там же. Л. 32.
  54. ^ Там же. Л. 33.
Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera