Моя встреча с Львом Оскаровичем Арнштамом произошла за год до войны в ленинградском Доме кино, где он читал первый вариант своего сценария «Глинка». Мне было семнадцать лет, и имя Арнштама я знал по фильмам «Подруги» и «Встречный».

Сценарий был интересен, но больше всего меня поразила тогда глубокая музыкальная культура Арнштама, то, как легко и свободно он чувствует себя в мире музыки. Арнштам сам играл на рояле, потом останавливался и рассказывал… Долго, минут десять, он объяснял притихшему залу, что мы привыкли к неправильному исполнению первых строк знаменитого романса Глинки на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное…» — здесь Арнштам предлагал дать маленькую паузу, а потом уже петь «виденье». Он показал нам своеобразие музыкальной интонации пушкинского стиха и обязательную необходимость этой паузы — придыхания. Арнштам сумел так рассказать об этом, что я горячо поверил в единственную возможность предложенного им варианта исполнения. ‹…›

Любовью к музыке в глубоким ее пониманием был вдохновлен еще один фильм — экранизация балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта». Картина врезалась в мою память. Позже, в Венеции, в 1962 году, когда я впервые увидел американскую ленту «Вестсайд стори», танец «ракет» и пуэрториканцев отчетливо напомнил мне темпераментно поставленную Л. Арнштамом и великолепно снятую операторами А. Шелепковым и И. Чен сцену драки Монтекки и Капулетти. ‹…›

«Зою» я впервые увидел на фронте, во время войны. Тогда я уже твердо знал, что если меня не убьют, я буду кинорежиссером, и потому не просто смотрел картины, но в какой-то мере их «изучал», старался понять, как они «сделаны». Новый фильм Арнштама меня поразил. Я помню дышащее снежной чистотой суровое и строгое лицо Зои. Помню удивительно звонкую, искреннюю ноту ее нежной любви к Родине. Картина была емкой. Она вместила в себя рассказ о короткой девичьей жизни и историю юности нашей страны: черную горечь тех дней, когда не стало Ленина, триумф челюскинцев, и все то, что волновало нас, чем жили мы в довоенные годы. Смело введенная в фильм хроника раздвигала границы частной истории и судьбы. ‹…›

Для творчества Арнштама вообще характерно стремление раскрыть судьбу человека на фоне больших исторических событии. Фильм «Урок истории» — о Георгие Димитрове, поставленный им в конце пятидесятых годов, — одна из самых ярких антифашистских картин, которые я знаю. Фильм «Пять дней, пять ночей», рассказывавший о спасении в годы второй мировой войны советскими воинами картин Дрезденской галереи, также выходит за рамки частного события, конкретный исторический факт позволил развернуть тему антифашизма и интернационализма.

При всей яркости моего впечатления от первой встречи с Арнштамом в Ленинграде сорокового года, я не помню, как он тогда выглядел. Вернее, мне почему-то кажется, что он был таким же, как сегодня — много знающим и много видящим, таким же мудрым в таким же молодым. ‹…› Лев Оскарович Арнштам в свои семьдесят лет, действительно, человек молодой. Вообще, по моему глубокому убеждению, режиссура — это профессия молодых. Чтобы двинуть в путь всю громадную армаду кинопроизводства, надо быть человеком по-юношески страстным. Ибо режиссура — это прежде всего заинтересованное отношение к действительности, к миру людей.

Карасик Ю. Щедрость сердца // Искусство кино. 1975. № 1.