Сергей Астахов: У меня много петербургских картин, даже по пальцем сосчитать не смогу. Начал я его [Петербург] снимать в фильме Дмитрия Светозарова «Прорыв». Он рассказывает об аварии при строительстве очередной станции метрополитена, и между прочим, основан на реальных событиях 1974 года. Тогда была угроза того, что часть города может просто провалиться сквозь землю. Поэтому мы строили изобразительное решение на противоборстве красоты и стихии, а наши герои находились между этих двух полюсов. Город в «Прорыве» очень величественный, и все ракурсы, панорамы, крупности выбирались так, чтобы было понятно, что эта вся красота может исчезнуть в одну секунду. Помню, как мы снимали ночью в Петропавловской крепости, прямо в самом соборе. Забирались высоко по башне к часам, где механизм уже 200 лет стукает, и вот это ощущение уснувшего города, тишины невероятной, и рядом, в этом же соборе, буквально в нескольких метрах от тебя, лежит основатель Петербурга. Мне сложно в словах выразить, но я поймал какое-то ощущение призрачности города, его метафизики. Потом испытывал его неоднократно — когда находишься на верхней точке, особенно в белые ночи, город непередаваемо красив. Непередаваемо — не образное выражение, я вот сколько лет ездил на киностудию «Ленфильм» через Троицкий мост, столько раз видел новую Петропавловку, новую стрелку Васильевского острова, новое Марсово поле. ‹…›
В «Брате» мы, если можно так выразиться, прятали город, но так, чтобы зритель его заметил. Нет смысла снимать в Петербурге так, как будто это Минск. Но, в отличие от «Прорыва», мы снимали Петербург не величественный и холодный, а теплый, живой, лиричный. Это город проходных дворов и трамвайных рельсов, с ремонтным трамвайчиком, дребезжащим через мост Лейтенанта Шмидта. Поэтому у нас была другая география — Петроградская сторона, Васильевский остров, какая-то не замыленная, но узнаваемая или даже только угадываемая натура. Думаю, что обаяние города в «Брате» соперничало с обаянием Сергея Бодрова, и мы работали на конфликте лирического пейзажа и опасности, которая в нем таится.
Константин Шавловский: Через год после «Брата» у вас вышла картина «Про уродов и людей» — снова Балабанов и снова Петербург.
С. А.: Но Петербург совершенно другой. Сверхзадача была снять город, населенный только нашими героями. То есть пустой, безлюдный, странный, чтобы в нем жили одни наши люди и уроды. А как сделать город, в котором живут 5 млн человек, безлюдным? Тут романтический сюжет белых ночей обернулся своей прагматической стороной: мы всю картину с Балабановым сняли за этот столь любимый туристами период. Хотя по сюжету это просто день, только никогда не солнечный. Получился такой необычный образ, и я даже думаю, что город здесь — главный герой, не случайно же фильм у Балабанова начинается с прохода Иоганна через городские ворота.
К. Ш.: По сюжету в фильме начало XX века — приходилось ли вам идти на компромиссы в плане исторической достоверности?
С. А.: Балабанов — из той редкой режиссерской породы, которая очень скрупулезно относится к любым историческим неточностям, к любым мелочам. И поэтому на компромиссы исторические не идет. Помню, как мы снимали короткометражку «ТрофимЪ» для альманаха «Прибытие поезда». Там часть действия происходит на Витебском вокзале, и там нам удалось даже перроны досками застелить, как это было в конце XIX века. Вообще, город Санкт-Петербург можно смело рассматривать как натурную площадку для исторического кино. Причем, что удивительно, не только тех фильмов, где действие происходит непосредственно в Санкт-Петербурге. Например, я снимал картины о Шумане и Бетховене — в рамках французского кинопроекта о жизни великих композиторов. В Петербурге мы снимали и Германию, и Францию, и Данию. Вся модная европейская архитектура XIX века у нас представлена, и, если речь не идет о всемирно известных памятниках, то никто никогда не догадается, что в кадре Петербург, а не Берлин. Единственное, что отличает наши постройки от европейских — это величина водосточных труб. Если избегать их наличия в кадре, то на экране будет европейский город. Цинично говоря, из Петербурга по кусочкам можно собрать любую европейскую столицу. Поэтому к нам и едут иностранцы — даже с учетом экспедиционных расходов снимать у нас все-таки дешевле.
К. Ш.: А какой европейский город Петербург вы снимали еще в дебютном фильме Балабанова «Счастливые дни», поставленном по пьесе Беккета?
С. А.: У творчества Беккета, как и у этого фильма Балабанова, нет географии. Поэтому и Петербург здесь — не Петербург, а пространство абсурдистской пьесы. Это кладбище, колокольня, переулок, женщина, человек, который плюется с балкона на других — это вымышленный, придуманный город. И таким Петербург может быть. Сейчас, правда, это абсурдистское безвременье снимать было бы сложнее. Например, кладбище в «Счастливых днях» — это Александро-Невская Лавра, которая сейчас, конечно, выглядит совершенно иначе. А тогда, с точки зрения некой запущенности, странности — там было очень хорошо. ‹…›
В исторических местах снимать довольно трудно, и зачастую без компромиссов не обойтись. Тогда на помощь приходит компьютер, он, хотя и дорогой, все-таки многое умеет. Например, можно убрать провода. Я вам как оператор скажу — город просто в паутине. Город в проводах — это как хорошая картина в пыли, сквозь которую что-то угадывается, но ничего толком не разглядеть. Но можно и современность поставить себе на службу. У меня такой необычный опыт был на фильме Виталия Мельникова «Бедный, бедный Павел». Один из главных героев этой картины, как, собственно, и жизни самого императора Павла I — это Михайловский замок. И так случилось, что именно в это время он находился на капитальной реставрации, там даже каналы заново откапывали. Как быть? Я придумал снимать это реставрацию как строительство. Компьютером, правда, пришлось убирать несколько верхних этажей. А не до конца отрытый канал мы снимали так, как будто его только рыли крепостные. Я вообще кино воспринимаю как машину времени, а тут эта игра со временем приобрела двойной смысл. Кстати, нулевой цикл строительства Михайловского мы снимали на дамбе в Кронштадте: часть дамбы сняли, как котлован, а соседние дома потом допечатали. ‹…›
Я снимал фильм «По этапу», это масштабная копродукция Англия-США-Россия, в главной роли Джон Малкович. И там я уговорил режиссера пойти на сознательную историческую подтасовку. Это история из военного времени, когда после войны немцев привозили в лагеря, которые находились на территории города. С этой историей связан довольно известный эпизод, который запечатлен в хронике — публичная казнь четырех пленных немцев в Ленинграде. Казнь эта состоялась на круглой площади перед кинотеатром «Гигант», который находится на пересечении Кондратьевского и Полюстровского проспектов в районе Финляндского вокзала. Но если снимать эту казнь там, где она происходила — даже 99% россиян не узнают в кадре город Ленинград. А у нас и так почти все действие картины происходит в лагере, про который мы только знаем, что он находится в черте города, но узнаваемого Петербурга там, конечно, нет. Этот лагерь, кстати, мы снимали на Клеевом заводе. Поэтому я предложил снять сцену казни все-таки на узнаваемом фоне, и мы «повесили» наших актеров на стрелке Васильевского острова. В тех немногих сценах, где действие происходит не в лагере, мы старались сделать Петербург узнаваемым. Помню, я выставил очередной план и показал план режиссеру, а он обронил, что это вид для японских туристов. А потом я все эти кадры увидел в финальном монтаже. Потому что и Петровский мост, и Медный всадник, и Адмиралтейство — это как подпись «сделано в Ленинграде».
К. Ш.: А есть у Вас любимые тайные уголки, куда Вы приводите режиссеров, которые в поисках какой-то оригинальной, «неоткрыточной» натуры?
С. А.: До недавнего времени была такая улица Шкапина, которая была символом петербургских трущоб. Разрушенный Берлин в фильме режиссера Оливера Хиршбигеля «Бункер» снят именно там. К сожалению для кинематографистов и к счастью для горожан, Шкапина сейчас ремонтируют, а значит и вся киногеничная «разруха» уйдет. В фильме «По этапу» мы снимали разрушенный город на Красном Треугольнике и на Клеевом заводе. Это едва ли не самые популярные для съемок объекты — с красным кирпичом, на самом деле, можно делать почти все, что угодно. ‹…›
Был такой цикл фильмов, который снимал британский документалист Кевин Сим по заказу Channel 4, «Письма из Санкт-Петебурга». Я недавно, кстати, показывал его студентам — людям, многие из которых не застали начало 90-х. И это был, конечно, уникальный просмотр. Другой город, другая жизнь, другое всё. Коммуналка с огромной кухней, в которую я привел режиссера, в ней жил мой друг Витя Колпаков. Молодая жена, которая мечтает о стиральной машинке. Брачное агентство для девушек, которые хотят выйти замуж за иностранца. Из этих бытовых зарисовок, городских сюжетов, смешных и грустных, сложилась своего рода городская симфония.
К. Ш.: А что из любимых мест вы бы хотели снять в городе, но такой возможности пока еще не представилось?
С. А.: За тридцать лет работы я твердо понял одно: город неисчерпаем. Но я бы переформулировал ваш вопрос: не что, а как. Вообще, я отчасти из-за этого и занялся своими техническими вещами — канатными дорогами, камерами летающими. Этот технический арсенал, если бы его использовать на полную катушку, мог бы показать Санкт-Петербург с совершенно неожиданной, невиданной стороны. Можно было бы, например, полететь высоко над каналом, а потом неожиданно резко опуститься и пролететь под мостом. Я для этого даже специальный кинематографический плот придумал, который держит 26 тонн, и на него можно поставить 12-метровый кран с управляемой головкой. Или полететь с одной стороны Невы на другую, на Дворцовую площадь к ангелу, на Александрийский столп. Можно столп на вертолете облететь и снимать лицо ангела очень крупно на фоне города. Только вдумайтесь, его же почти никто не видел — лица ангела.
Сделано в Ленинграде (С Сергеем Астаховым беседует Константин Швловский) // Петербург как кино. СПб.: Мастерская «Сеанс», 2011.