Александр Трошин: Мешает удивительная безэмоциональность фильма. Причем расчетливая, как я погляжу. Иначе зачем тут вместо профессионального актера зажатый натурщик — с одним на все девяносто шесть минут выражением глаз и одной, любительски-деревянной, интонацией?

Ирина Любарская: Самая полезная картина нынешнего переходного периода: практически безупречная профессионально, очень интересная для зрителя, весьма спорная с точки зрения политкорректности, и при этом предъявившая совершенно новый тип героя нашего времени.

Юрий Богомолов: В основе истории лежит та же схема, что в фильме «Я шагаю по Москве», например. То есть герой-лирик попадает в некую среду и ее проявляет. Кольку вела по городу песенка Андрея Петрова, а Данилу-киллера ведет музыка «Наутилуса». Схема старая, но вывернута наизнанку: лиризм, когда-то приподнимавший героя над действительностью, теперь становится отягчающим обстоятельством преступления, совершаемого хладнокровно.

Андрей Шемякин: Герой заявлен: мы понимаем, кто он и в какой мир попал. Но затем мы должны решить, то ли перед нами оборотень, который с невинной улыбкой мочит всех подряд, то ли лакмусовая бумажка на проявление общественных тенденций. Но, как выясняется, режиссер сам не знает, что ему делать со своим героем. И тогда фильм вязнет. Он увяз бы окончательно, если бы не финал. Задушевный разговор в автомобиле — ключевой эпизод шестидесятнического кино — воспроизводится с новыми персонажами: киллерами. Когда бы весь фильм строился на такой игровой многослойности, он бы многое приобрел.

Мирон Черненко: Очень талантливая картина. Может быть, самая талантливая в сезоне. И мальчик талантлив. В этой роли даже слишком. Ибо слишком талантливо играется абсолютный имморализм с отчетливым ксенофобским душком. Здесь и сейчас все остальное несущественно.

Станислав Ф. Ростоцкий: В конце концов миришься даже с присутствием на экране Сергея Бодрова, назвать которого обаятельным и киногеничным у меня при всем желании не получается. Единственное, что Балабанову решительно не удалось, — картины из жизни современной молодежи. Впрочем, кто ее, современную молодежь, разберет?

Ольга Суркова: Сергей Бодров очень хорош и добротно убедителен в роли достаточно сомнительного героя вполне безгеройного времени. Он заслуженно завоюет многие зрительские сердца, стосковавшиеся по народному мстителю, отстаивающему всяческие народные идеалы. Тем более, что дыхание его не прерывается в последнем кадре. Остается надеяться, что герою удалось сделать глубокий вдох, который позволит ему продолжить победительный бег по руинам растоптанных кем-то былых надежд.

Марина Дроздова: Исполнительская индифферентность Сергея Бодрова мягко подчеркивает сказочную отрешенность повествования от реальности. Но тотальная — несмотря на задушевность — подконтрольность материала придает замыслу налет ограниченности.

Наталья Ртищева: Фильм адекватен сегодняшнему языку и мироощущению. Драматургия и режиссура не исполнены больших достоинств, — все дело в Сергее Бодрове. Хамоватый и на вид туповатый тип правильно безучастен к жизни. Эта шелуха ничего не стоит. Главное, чтобы были защищен брат, спокойна мать и верна женщина. Всех остальных можно и расстрелять.

Георгий Капралов: Герои Балабанова кружили в кафкианском мире, поразительно пластически смоделированном режиссером. Новый герой вышел в мир неоспоримо реальный, сегодняшний, наш, без запятых — с его постулатом по типу «казнить нельзя помиловать». Герой пошел, чутьем угадывая, где ему ставить запятую. Но чутье — не синтаксис. И опять возникло нечто кафкианское.

Дмитрий Савельев: Режиссер прокручивает излюбленный сюжет о чужаке, осваивающем новое жизненное пространство. На этот раз герой — победитель. Победителей не судят, но сердцу не прикажешь: слова о том, что все люди братья, вспоминаются с легким внутренним содроганием.

Ирина Павлова: Наконец выяснилось, что убивают не только плохие, но и хорошие. И это правильно: не ты — так тебя. Или брата. Молодые отморозки примут это варево с восторгом. Еще бы: им наглядно объяснили, что когда сила есть — ума не надо.

Вячеслав Курицын: Велик соблазн рассматривать фильм в контексте так называемой новой крутости последних лет, который воплощается такими разными вещами, как, скажем, тарантинизм, Джонни Депп в «Мертвеце» или поляк Богуслав Линда. Но при этом, к сожалению, велика опасность того, что расстояние от названия фильма «Брат» до слов типа «братки» и «братва» несколько меньше, чем один слог.

Андрей Плахов: Самому провокативному персонажу нового российского кино превратиться в мифологического русского Рэмбо мешает только одно: унылый фон петербургских задворок, где люмпены и жрецы богемы выглядят одинаково бедными, но гордыми, и даже прожженные мафиози по московским понятиям весьма скромны. Аскетичный полунищий быт и присущий городу на Неве дух выморочности не дают развернуться простодушному жанру.

Ольга Шервуд: Классический во всех смыслах финал: из Петербурга в Москву по первопутку. Белая-белая, будто праздничная скатерть, дорога говорит одновременно и о том, чем чреваты намерения, и о привычном цвете кафельных стен больниц и моргов. Перед героем нашего времени — светлый путь.

Сеансу отвечают: фильм «Брат» // Сеанс. 1997. № 16.