«Обманул!» — так переводится на человеческий язык хор критических упреков в адрес «Подмосковных вечеров» Валерия Тодоровского. Обманул, изменив себе, озадачил, не свернулся калачиком на обжитой теме... Вместо молодежной драмы, атмосферной и обаятельной, как единодушно любимая «Любовь», снял жесткую, холодную, словно увиденную сквозь стеклянную стену, картину. Вместо достоверной суеты безалаберной и драматической современности, поместил героев в аквариум, в вакуум, лишенный однозначных примет времени и места: действие может происходить и в годы «культа личности», и после, и до перестройки, и сейчас, и в Переделкино, и в Беверли Хиллз, одним словом, оно разворачивается в мире кино. Вместо обрывающегося на полуслове, необязательного трепа неумелых любовников, заставил любовников умелых и безумных изъясняться на четком языке классического голливудского кинематографа, где жест так значителен, что буквально разрывает тишину: я тебя люблю, я тебя убью. Вместо непредсказуемого, как жизнь, клубка знакомств, увлечений, разлук, повел их по ровным строкам машинописи недописанного романа, где все предопределено — и дописать бы, благо автор убит, и сочинить хэппи-энд, да поздно. Вместо ложно спонтанного, обманчиво непосредственного (я уже отмечал, что такой легкий, будто импровизированный, начальный диалог «Любви» на самом деле сознательно ли, бессознательно ли, но то ли копировал, то ли пародировал закадровый текст «Познания плоти» Майка Никольса) фильма — фильм неприкрыто, некокетливо, немодно цитатный, причем в бульоне цитат Лесков лишь имя, а гораздо важнее — все вариации «черного фильма» на тему «адских любовников» («Почтальон всегда звонит дважды» и т. д.) плюс незабываемый финал «Жюля и Джима» с автомашиной, мчащейся к кромке воды.

Да за счастье надо почесть то, что рано дебютировавший, обласканный единодушной критикой режиссер так ответственно отнесся к деланию кино, не замкнулся в рамках отведенного ему кинематографического гетто, смело пошел по пути тем более опасному, что не топтали его только ленивые: и Николас Рей, и Боб Рафельсон, и Франсуа Трюффо, и Годар, и..., и..., и... Радоваться надо, что в смутную эпоху, когда один пророчествует, другой сводит счеты с собственным подсознанием, третий пугает, четвертый сделал фильм, но о кино-то и забыл, пятый вообще снимает наобум, а шестой — Россию спасает, есть режиссер, который со вкусом рассказывает историю, никого ничему не учит, любуется телесным бытием своих актеров (Ингеборга Дапкунайте, Владимир Машков, Алиса Фрейндлих), одним словом, добивает то самое «кино без кино», о котором сто лет тому назад, на заре перестройки писал Михаил Ямпольский. Радоваться надо, что среди режиссеров, которые мученически несут звания авторов (первого — третьего рангов, или уничижительно — звание скромных ремесленников жанра, есть Валерий Тодоровский, позволяющий себе увлечься без задней мысли сценарием, позволяющий себе быть ответственно-необязательным: то поманить плеском грядущей русской «новой волны», то обмануть холодом стильного триллера.

Трофименков М. Я тебя люблю. Я тебя убью // Сеанс. 1994. № 9.