Чтобы побеседовать о сериале «Школа» в редакции журнала «Сеанс» собрались
Валерий Дымшиц: Перед тем, как придти на это обсуждение, я прочитал множество отзывов об этом сериале. И вот что странно: все рецензии, которые попались мне на глаза, можно условно поделить на две группы. Первые сообщают — наша школа не такая; вторые — наша школа ещё ужасней. Другими словами, всё обсуждение сводится к вопросу: «клевещут» создатели сериала или «недоговаривают»? Поэтому у меня создаётся впечатление, что для критиков не существует различения между жизнью и искусством. Отчасти ситуация напоминает реакцию ветеранов войны
Константин Шавловский: Круг подобных вопросов связан с тем, что сериал снят в стилистике «Кинотеатра. Doc», согласно принципам которой автор стремится оказаться как можно ближе к действительности, убрав всё художественное, что стоит на его пути. Этот приём был воспринят многими зрителями буквально. Некоторые посчитали, что перед ними документальный фильм. Эта стилистика в контексте «Первого канала» несколько ошеломляет.
Елена Грачёва: Все верно: радикален контекст, а не фильм. Тот факт, что «Школа» была показана на «Первом» вызывает куда более яркие эмоции, чем её содержание. Думаю, что появись сериал на «СТС» или на «ТНТ», его бы никто и не заметил. Вообще, похожую ситуацию мы наблюдаем и в классической литературе — с расцветом физиологических очерков. Если бы их публиковали в «Северной пчеле», а не в «Современнике», публика бы падала в обморок. Тогда всех также интересовал злосчастный вопрос — «Правда или нет?» Достаточно вспомнить дискуссию по поводу «Петербургских углов» Николая Некрасова. Когда эстетика подменяется этикой, правдоподобностью и новой искренностью, зритель ведётся на заложенную в произведении подмену. Мне кажется, что в «Школе» масса мелких и точных наблюдений
Василий Степанов: Если бы фильм «Доживём до понедельника» был растянут на шестьдесят серий, то вся социальная подноготная вышла бы на первый план. Это неизбежно
Елена Грачёва: Почему же при такой протяжённости и детализации событий в сериале напрочь отсутствуют выходные? Непонятно, что эти дети делают во внеклассное время. Бухают, что ли? Даже вне школьных стен дети вынуждены существовать только в качестве одноклассников — то есть, заперты в своей социальной группе.
Анна Ковалова: В сериале «Элен и ребята» было то же самое — всё происходило в четырёх декорациях и герои общались только между собой. Возможно, это свойство сериальной поэтики.
Глеб Борисов: Это оправданно, если воспринимать «Школу» как прямое включение. Сериал идёт с понедельника по четверг, поэтому там нет выходных. В
Иван Чувиляев: Мне кажется, мы сейчас нащупали одно из главных свойств «Школы». Она балансирует между предельным документализмом и театром социальной маски. Только пропорции документальных деталей и художественных условностей неверные, отсюда — проблемы неправдоподобности. Это такой театр социальной маски, в котором всё подаётся предельно натуралистично.
Анна Ковалова: Если бы делался чистый театр социальной маски, было бы гораздо хуже. А если бы просто снимали, что происходит в школе, было бы скучно. Поэтому сама стратегия кажется мне верной.
Василий Степанов: Репортажем можно считать разве что заставку. В остальном же… ну, помилуйте, разве в репортажах камера так обнюхивает персонажей, задерживаясь на деталях? Ползет по коленкам, лезет
Глеб Борисов: Это действительно
Константин Шавловский: Камера так близко, кажется, что она принадлежит
Василий Степанов: Думаю, здесь как раз наоборот. Для меня это фильм, который доказывает, что Германика
Пётр Лезников: Камера Германики действительно стала смотреть на персонажей с позиции любопытствующего постороннего, но такого «постороннего», который
Ярослав Петренко: Григорий Козинцев, рассуждая о
Валерий Дымшиц: В
Анна Ковалова: При чём тут XVIII век? Разве драматургия XX века по таким законам не строится?
Лев Лурье: Если только «Майор Пронин».
Валерий Дымшиц: Меня ещё вот что смущает: существует такой жанр — производственная драма. В школе одни учатся, других учат. «Производство» занимает значительную часть времени. В сериале «Школа» это производство отсутствует. Учителя заняты своей личной жизнью. Ученики — своей. Как они учатся? Это практически остаётся за кадром. Кто их учит, чему, как они усваивают? Списывают они друг у друга или нет? Даже списывание может стать мощнейшим катализатором отношений внутри класса — этот отличник даёт списывать, а этот — нет. В одном эпизоде появляется учитель химии, произносит два слова по делу и совершает две грубых ошибки. Я, как реальный учитель химии, поставил бы ему двойку.
Ксения Друговейко: Со списыванием была связана история одной из героинь —
Константин Шавловский: Может быть, Германика хотела показать плохую «Школу»? Поэтому и учитель химии делает ошибки?
Галина Борисова: Вспоминается эпизод из «Обломова», когда к Илье Ильичу приходит журналист Пенкин и спрашивает: «Что же ты не читаешь, что сейчас пишут? Об этом же все шумят? Там же всё так правдоподобно, что даже смешно». А Обломов ему отвечает: «Так вот это они себя и тешат. Для себя они и пишут. Они показывают вора, падшую женщину, надутого глупца. А человека показать не умеют».
Елена Грачёва: Авторов действительно очень интересует фактура. Им важнее написать диалог, который будет реалистичным, чем передать через этот диалог характер человека.
Валерий Дымшиц: С диалогами всё очень интересно. Здесь
Лев Лурье: В итоге получается этакий
Валерий Дымшиц: А учителя не просто несчастны, они
Елена Грачёва: Меня испугало вот что. Все персонажи — и дети, и взрослые — оказываются манипуляторами. Да, в
Пётр Лезников: Меня интересует, другой вопрос. На кого рассчитан этот сериал?
Лев Лурье: Основная идея у всех телевизионных каналов сегодня — заставить смотреть телевизор тех, кто этого не делает. При этом есть
Василий Степанов:
Елена Грачёва: Не думаю, что создатели сериала выполняли
Ярослав Петренко: Мне кажется, что сериал стал своеобразным зеркалом для общества, только зеркало получилось кривым. А отражение в кривом зеркале либо смешит, либо пугает.
Константин Шавловский: То есть, падение рейтингов «Школы» вызвано тем, что общество посмотрело в зеркало — и его отражение ему не понравилось?
Глеб Борисов: Нужно учитывать, что изначально всё было более агрессивно — был
Галина Борисова: Я спросила в одном из одиннадцатых классов, где преподаю, что ребята думают про сериал. Мне казалось, что ученики
Константин Шавловский: Такое предъявление без авторского отношения — ключевая идея направления «Новой драмы», в рамках которого начинали сценаристы сериала.
Галина Борисова: Хорошо, без авторского отношения, но сделайте это так, чтобы меня зацепило. А так — вот одна зверушка, вот вторая. Я и в зоопарк могу сходить.
Константин Шавловский: Возможно, как и в
Анна Ковалова: Но это фильм не о школе, а о любви.
Любовь Аркус: Но в
Константин Шавловский: А «Школа»-то про что?
Лев Лурье: А этого, Константин, никто не знает. Здесь нет концепции действительности — и это, прямо скажем, главное. Здесь нет друга моего Кольки, которому можно
Пётр Лезников:
Анна Ковалова: Когда я смотрела «Элен и ребята», я была намного младше героев на экране. Мне было интересно смотреть про старших. Смотреть сериал «Школа» девочки из пятого или седьмого класса не смогут — их либо туда не пустят, либо сама форма окажется слишком натуралистичной. Если создатели сериала хотят, чтобы его смотрели дети, то всё должно было бы быть эстетизировано. В «Элен и ребята» чистые кафе, красивые мальчики без прыщей и так далее. Зачем ребёнку правда жизни?
Елена Грачёва: А что тогда делает «Школу» произведением искусства?
Ксения Друговейко: Она является им в той степени, в которой можно назвать искусством всякое художественное осмысление реальности. Но если уж говорить о конкретике, то мне нравится «школьная» расплывчатая драматургия и незавершенность сюжетных линий, потому что это драматургия, хотя бы приближенная к течению жизни. Человеческие отношения и истории этих отношений ведь длятся всю жизнь — встречи и расставания возобновляются, повторяются. Конфликты, как бы бурно они ни развивались, далеко не всегда завершаются эффектными фейерверками.
Анна Лис: А я нахожу в «Школе» всё то, чего напрасно жду от других современных фильмов. Смотрю я «Сказку про темноту» — и вижу искусство, но это искусство я никогда не смогу полюбить. Я вижу стиль, но стиль этот не вызывает и не может сопереживания. А во время просмотра «Школы» они возникают.
Валерий Дымшиц: Если я правильно понял, то получается, что это обычная мыльная опера, которую попытались упаковать в новый киноязык. И произошло несовпадение потенциальной аудитории мыльной оперы и аудитории, готовой к новым формам. И создатели сериала сели между двух стульев. В этом и вся проблема.
Любовь Аркус: Мне кажется проблема в другом. Есть две вещи, которые могут делать произведение искусства. Вещь номер один — это хорошо усвоенная традиция, ремесло в руках и устоявшаяся система ценностей. Вещь номер два — харизматический автор, который может обойтись без ремесла, нарушать традицию, но предлагает свою картину мира и, соответственно, свою систему ценностей — обновленную, взамен ороговевшей и тем фальшивой. Третьего пока никто не придумал.
Лев Лурье: Именно так. Мне кажется невозможным создать сериал без положительного героя, без морали. Это
Елена Грачёва: Не знаю, есть ли там мировоззрение или нет, но
Лев Лурье: Да, это интересно. Германика снимает школьников, условно говоря, «тучного времени», то есть стабильного времени эпохи Владимира Путина до кризиса. А сейчас время кризисное — это чрезвычайно важная деталь не только в плане внешнего, а с точки зрения мировоззрения. Нынешние
Анна Ковалова: Мне кажется, в «Школе» нет случайных несовпадений. В сериале специально показано, насколько в сегодняшней школе всё печально.
Валерий Дымшиц: Что же у нас получается? Есть общественный институт, призванный защищать интересы и безопасность граждан — милиция. Вместо выполнения своих обязанностей его представители грабят, убивают, воруют — и давно потеряли всякое доверие со стороны этих самых граждан. Есть другой, не менее важный общественный институт — школа. Если следовать нормальной общественной презумпции, школа даёт детям образование и способствует их социализации. Валерия Гай Германика же пытается показать нам, что этот институт выродился или потерпел некий внутренний крах. Он своим целям, предусмотренным обществом, не отвечает.
Лев Лурье: Проблема школьного образования в том, что нет «средних» средних школ. Существуют очень хорошие школы и
Константин Шавловский: Мне кажется, что если выходит такой сериал, построенный на холодном наблюдении и фиксировании без всякого сочувствия к краху школы, это тоже многое говорит о настоящем моменте.
Школа: круглый стол. Учение без плюхи не довлеет // Sèance.ru 2010. 27 апреля.