Повесть Есенина «Яр» начинается сценой охоты и заканчивается убийством. Это, в общем, канонические атрибуты мужского — снежный ветер, горячая кровь, движение… Кино Разбежкиной — совсем другое, очень женское, утверждающее хтоническую неподвижность и вялую, но цепкую хватку
Здесь ни огня, ни даже тления. Куда ни
Правда, иногда медленный, склоняющий в нехорошую, тяжелую дрему круговорот безвременья, в котором крутится Карев, начинает запинаться. То вдруг в ускоренном ритме, словно в кинозарисовке советского ТВ, пронесутся
В конкурсе «Кинотавра» «Яр», фактически проигнорированный как жюри, так и прессой, выглядел естественной парой «Грузу 200». И странно, что все те пламенные и правильные слова, которыми критика пыталась прорвать блокаду замалчивания вокруг сурового кино Балабанова, не достались картине Разбежкиной. Сработанной, к слову, гораздо тоньше. А ведь оба фильма пытаются разобраться (или расправиться?) с настоящим, безжалостно сбивая глянец с прошлого. Балабанов лупит по новому мифу о советской «Империи Добра», фильм Разбежкиной — по старой сказке о
Особенно по сравнению с предыдущим «русским экспериментом» Разбежкиной, фильмом «Время жатвы». В 2004 году эта трагикомедия из жизни колхозников, обороняющих переходящее красное знамя от домовых мышей, получила приз ФИПРЕССИ на ММКФ. Между тем мало кто из моих знакомых высидел «Время жатвы» до конца. Авторская интенция тут в точности совпадала с официозной трактовкой слов «любовь к Родине» (тогда, вспомним, уже начали сочинять «русскую идею», но на дворе еще не прекратили существование Советы), а «фестивальность» картины носила совершенно матрешечный характер и воспринималась как род exploitation.
«Яр», конечно, тоже фестивальное кино — но совсем другого уровня. Своей плавающей композицией, презрением к таймлайну (время здесь и вправду нелинейно), отказом проговаривать те сюжетные связи, которые можно установить интуитивно, своим местами чрезмерным, показным, практически театральным драматизмом фильм обнаруживает определенное сходство с ориентальным кино. Ударные находки режиссера: пение песен с непрожеванным картофелем во рту, прикуривание от циклопических сисек, обстоятельно показанная попытка аборта при помощи соскобленной со спичек серы, и монолог вора Аксютки с невесть откуда извлеченной морковкой, которую тот ломает, словно шею попавшейся ему богатой странницы, — все это скорее образы южнокорейской, чем европейской поэтики.
Разбежкиной удалось продраться сквозь неровную и шершавую как наждак есенинскую прозу, через все эти густые заросли народного языка типа «морочный ушук ледяного заслона» собственно к фабуле.
В фильме же историчность без труда становится актуальностью. Колоритные мокрые картузы, удручающе серое сукно одежд, баре с ручными фазанами, мужики с просветленными лицами и неопрятными бородами, мелковатый сивушный угар и гниды в голове без труда экстраполируются на сегодняшний день и, собранные вместе, составляют своего рода пасквиль на русскую жизнь. Тут
Корецкий В.