Рената Литвинова не принимает жизнь как заведомую данность. Это, пожалуй, главное свойство ее экранного существования. Она не понимает в жизни ничего и разглядывает все ее содержимое с тревогой и печалью вечно-женственной Цитаты, с отрешенно-эпическим спокойствием внеземного Разума. Оказывается, на этой планете есть время, есть города, есть мужчины и женщины, матери и дочери, больные старики, есть какие-то животные… Много бедности и нелюбви. Согласитесь, все это очень-очень странно. И еще ужасно холодно. А вот женщина идет по улице — куда она идет?
Женщина идет по улице почти во всех сценариях Р. Л., поскольку речь в них ведется как раз о явлении-прохождении женщины сквозь этот мир. Никакой гармонии с ним быть не может, и непонятно, стоит ли пробовать в нем уцелеть. Этот нищий и злой, как всякий нищий, мир лицемерно восхищается красотой и жадно истребляет ее. Героиня Нелюбви постоянно смотрит фотографии, кинофильмы и хронику с Мэрилин Монро. Вот и все, что осталось от загубленной этим миром абсолютной красоты, от вочеловеченной звезды, вызывавшей океаны любви. Чем тут жить и куда идти?
Интонация героинь Р. Л. — интонация полного и окончательного одиночества. Удивительно, но этот чуждый социальной реальности напевный голос с изломанными, протяжными, вкрадчиво-удивленными интонациями заставил себя слушать среди крутых исторических битв и житейских катастроф. Нет более несоединимых вещей, чем Р. Л. и, например, словосочетание «прожектор перестройки». Давайте, попробуйте «перестроить» болезнь, бедность, смерть, взаимное отчуждение мужчин и женщин, родителей и детей… В сущности, историческое время и географическое пространство — только занавесочки, слегка прикрывающие извечную горькую сущность бытия, сложенного из хаоса и энтропии. Героиням ранних сценариев Р. Л., страдающим от агрессии этого глубоко инвалидного мира («Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.», «Нелюбовь»), уготована смерть в безлюбовной пустоте.
Сама же Р. Л. решает противопоставить изношенной материи Бытия скроенный из самой себя по лекалам «фабрики грез» образ Женщины-Мечты, той, для которой живут все модельеры и ювелиры на свете, ослепительной Блондинки, которую всегда и непременно предпочтут Джентльмены — даже те убогие, что остались. Этот мираж был стилизован Р. Л. на славу — и она, слава, не замедлила явиться. Из сценариста нового малопонятного «кино не для всех» Р. Л. превращается в любимицу фотографов и тележурналистов — и героиню кинематографа Киры Муратовой. Меланхолическая, самоуглубленная до фарса, гротескная красавица Медсестра (Увлеченья) и белоснежная Офелия (Три истории) — конечно, существа не от мира сего. Им невнятен страх землян перед смертью — ведь эта жизнь гораздо страшнее. Безумная Офелия, оказавшаяся в мире, лишенном всякого намека на принца Гамлета, решает отомстить за всех брошенных на свете детей, становясь убийцей, эдакой богиней Возмездия. Но нет в ее взгляде на жертву ни гнева, ни ненависти — скорее, любовь. Она не наказывает, а награждает смертью. Блестящая и холодная логика: если человек бросает свое дитя, он отрицает самое себя и в существе своем не хочет жить. Акт отправления в небытие сыгран Р. Л. как акт подлинной любви. Прежних героинь Р. Л. убивала некрасивость жалкой жизни — теперь убивает сама Красота, освободившись от томительных привязанностей. Вероятно, в том мире, где пребывала Р. Л. до земного воплощения, ничего похожего на мужчин не было вообще — такое изумление они вызывают в ней фактом своего существования и так мучительно странна ей женская задача их непременно любить. «Этой планете я поставила бы ноль», — говорит Офелия. Если невозможно найти хоть искру смысла, каплю милосердия, тень справедливости в этой жизни, надо погрузиться в себя и жить только собой.
Немногие из киносовременников Р. Л. мыслят в таком масштабном интервале абстракции и забираются в столь мистические дебри. Все пристальней и тревожней вслушивается в жизнь Р. Л., колеблясь между грустной человечьей бедностью и злым демоническим богатством. Она по-прежнему сомневается в необходимости жить здесь и сейчас. И все-таки Р. Л., чья парадоксальная и цитатная женственность кажется кому-то вычурной и искусственно сконструированной, Блондинка, сама себе пишущая тексты и предъявляющая дырявому рубищу земной жизни слишком высокие эстетические требования, утонченный дух, небезуспешно навязывающий смутному и равнодушному времени свои занятные художественные вымыслы, женский голос человека, талантливо недоумевающий там, где иные хором утверждают, — одно из неопровержимых доказательств торжества и силы Бытия.
Москвина Т. Литвинова Рената // Новейшая история отечественного кино. 1986–2000. Кино и контекст. Т. 2. СПб.: Сеанс, 2001.