Не о культурной добротности сценария М. Смирновой «Сельская учительница», не о работе режиссера М. Донского, не о мастерстве операторов я хочу говорить: обо всем этом лучше меня, конечно, скажут специалисты.
Я смотрю на этот фильм, как на памятник близкому мне человеку, может быть, даже и матери моей, а я будто подошел к памятнику, вспомнил свое и задумался...
Тоже и я учился у одной такой учительницы и, может быть, ей больше всех обязан теми основами поведения, которые — хочу этому верить, а отчасти и знаю — определяют характер моего жизненного творчества.
Она была красивая девушка из купеческой семьи среднего достатка. Отцы торговали и гоняли на Оке баржи, дети пошли в революцию. Вырвалась она из тисков старого быта и вместе с братом своим попала прямо Париж, в Сорбонну. Окончив университет, она вернулась домой и всю жизнь работала в сельской глуши Елецкого уезда, на границе Тамбовской губернии. Через полвека она собрала возле себя огромную семью своих учеников. Последние годы жизни она провела в Москве, в доме ветеранов революции («Дом Ильича»), продолжала и тут каких-то ребят учить, следила неустанно и за моей жизнью и за жизнью всех членов своей огромной семьи. Умерла она восьмидесяти трех лет, ночью незаметно для всех, а днем перед этим учила когорт, из ребят служащих в этом доме. На похоронах все повторяли одно и то же: какой хороший человек была Евдокия Николаевна Игнатова.
Очень правильно сделано в сценарии «Сельской учительницы», что параллельно борьбе героини с темными силами за просвещение показана ее личная любовь и попытка создать свою личную семью. Не удается ей такая обыкновенная любовь, простое материнство и так сама собой эта сила материнства переделывается в ту силу, которая связывает чужих людей в большую семью.
Вот то же могу сказать о своей учительнице. Не умею себе объяснить, почему она осталась на всю жизнь девушкой. Только знаю, что утрата личного счастья произошла в ней без «надрыва», и необходимую строгость в отношении нас, безобразничающих ребят, она всегда могла смягчить юмором. Ее материнство к нам раскрывалось, с одной стороны, в строгих требованиях, и это в нас откладывалось как необходимое «надо». Но это «надо» приходило не как, бывало, в казенных школах — безлико. Наша учительница потихоньку выслушает твое маленькое «хочется», улыбнется, сделает по-твоему, а ты, благодарный, потом делаешь ее «надо» с большим удовольствием: так у нас был постоянный обмен нашего «хочется» на ее «надо».
А время-то какое было! Замечательно это время дано в фильме. Молодая девушка прямо со школьной скамьи едет в телеге по Сибири с глобусом в руке. Боюсь, что новому поколению не совсем будет понятен и даже покажется шаржем этот глобус на вытянутой руке Вареньки. Но я хорошо помню, как моя Дунечка вся в слезах прибежала к моей матери, бросилась ей на грудь и зарыдала. Мать гладила ее по голове и спрашивала: — Успокойся, расскажи, кто тебя так обидел?
И оказалось, что вся обида была в том, что новый законоучитель открыл борьбу против нее. Легко ли было Дунечке внедрить в наши головы систему Коперника, убедить нас разными примерами в том, что Земля — не плоскость, как мы это видим глазами, а шар, что не солнце ходит по небу, а Земля несется вокруг солнца Сколько трудов! И вот пришел деревенский батюшка н в один час ребят вернул от Коперника к Птоломею: Земля такая, как мы ее видим, плоская, и солнце «ходит» вокруг Земли.
Конечно, наш сельский священник возвращал нас к Птоломею просто по крайней своей наивности, но борьба за плоскую Землю вообще ведь ведется и другими средствами, и не только в глухих местах...
И это правильно сделано в фильме, что девушка едет на свою смертную борьбу за разум Коперника с одним только глобусом. Благодаря такому смелому и умному началу дальше уже не кажется неестественным, что молоденькая девушка на всех фронтах борьбы своей выходит победителем. Тут, конечно, и само время пришло на помощь автору: тысячи девушек должны были погибнуть в борьбе, чтобы наконец пришло время и тысячи эти сошлись в одной, и эта одна побеждает. ‹…›
Но пришло новое время, наше время. И пусть это не Вера Марецкая, талантливая актриса, сумевшая отлично сыграть одно и то же лицо в своем развитии— почти от девочки до седой женщины в очках, пусть это Дунечка воскресла, моя учительница-мать. Она пришла в эту школу девочкой и сказала ребятам:
— Я научу вас мечтать!
И эти созданные ею мечтатели пошли на Отечественную войну, вернулись героями, обнимают седую Дунечку, и все кончается общей победой.
Только для правдивости, чтобы не выдумывать, а писать, как я в самом деле вспоминал о своей учительнице, когда смотрел фильм, взял я примером свою Дунечку. А если оглянуться по сторонам — сколько их! ‹…› Всегда я от них ухожу с неловким чувством, что вот надо бы написать о них, и в то же время чувствуешь, мало я этим моим словом могу им сделать: и надо каждой памятник ставить, но она жива и, по существу, делает больше, чем ты сам можешь...
Я не думаю, что успех этого фильма получился от одного только мастерства авторов: никаким мастерством раньше нельзя было сделать фильм о сельской учительнице, не подошло еще время ее торжеству. Теперь это время пришло, и мастерство так хорошо пригодилось!
В этом смысле мы и приняли этот фильм, как памятник, но только памятник не на кладбище, среди покойников, а среди живых людей, как это в природе бывает: стоит старый ствол и вокруг него вьется буйный хмель.
Пришвин М. Фильм о сельской учительнице // Литературная газета. 1947. 3 декабря.