Иван И. Твердовский — самый лукавый псевдодокументалист, которого знает наше новое кино. До полнометражного дебюта он снимал мокьюментари, причем несколько ресторанного толка: если западные коллеги, подделывая кинодокумент, чаще пытаются зрителей напугать или рассмешить, Твердовский провоцирует на плач, в идеале — навзрыд. Эффект лучших его короткометражек — как от шансона в магнитоле нетрезвого таксиста. «Словно жду автобуса» — про одиноких провинциальных школьниц, утешающих себя любительской проституцией. «Собачий кайф» — про пацана, который чуть не повесился из-за несчастной любви и, судя по всему, будет продолжать немножко вешаться ежедневно. «Снег» — о матери, что бережет дочку, покупая ей наркотики у бывшего зятя, который ее на них и подсадил.
Твердовский принял непопулярное решение — не тратя времени на поиск реальных девчонок, пацанов и наркоманов, снимать свои короткометражные остросоциальные этюды здесь и сейчас с не самыми безызвестными актерами. Отдавая себе отчет в том, что нашу публику проберешь скорее бряцаньем по струнам, чем жутким шепотом. ‹…›
Твердовский размашисто, как многократный лауреат всего на свете из его фильма «Пианизм», играет на зрительских нервах. Но нашему обществу, кажется, жизненно необходимо, чтобы на его нервах уже кто-нибудь квалифицированно сыграл — без длиннот, без ч/б, без одинокой сигареты на морозе. Со страстями, воплями и истерическим смехом.
«Класс коррекции» — блестящее надувательство, история, которую не рассказали, а провыли голосом попрошайки в метро. Все там условно, как в фольклорном плаче: от героев-инвалидов — по-настоящему disabled здесь только главная героиня — до саундтрека: где Германика врубила бы маргинальный отечественный кошмар-поп, Твердовский врубает пародию на него в исполнении игрового ВИА «Желтый асфальт». ‹…›
О сгущенной надрывности происходящего оглушительно сигнализирует поезд, под который в поисках острых ощущений ложатся ученики класса для неполноценных. Эпизод снят так, что зритель невольно пригибается: как не вспомнить первый в истории человечества эпизод киноманипуляции. «Я люблю Триера, я рыдал на „Танцующей в темноте“, — практически в мегафон вопит нам автор. — Не ищите реализма и психологизма, отключите голову».
А потом в ночи горит оплеванная хулиганом из ревности инвалидная коляска. А потом траурный портрет погибшего кормят жидкой овсяной кашей. А потом девственница, страдающая мышечной атрофией, надевает кружевные чулки.
«Класс коррекции» — корейское кино, где люди со странной пластикой дерутся связками устриц и говяжьими костями, объясняются в любви с помощью шприцев и рыболовных крючков. ‹…›
Умный эксцентрик, способный перевести возникающие в его сдвинутой голове образы на универсальный язык непосредственного эмоционального восприятия, в нашем кино не меньшая редкость, чем инженю на коляске — в районной школе с грязным линолеумом. «Она — экзотика. Ну как будто всю жизнь ездил на „Ладе“ и вдруг разок сел на Lamborghini», — доходчиво объясняет один из героев соученикам свой интерес к колясочнице.
По меткому замечанию одного из героев «новой русской волны», отечественный режиссер в контексте мирового кинематографа находится в положении гонщика, который приехал на «Формулу-1» на «Жигулях»: завелся — уже хорошо. Твердовский въехал в мировой киноконтекст на лимузине с откидным верхом (но колесами от инвалидной коляски) и уверенно мчит вперед под свист и оханье окружающих. Не хочется, чтобы шофер, пересев в авто солиднее, начал снимать «Курские дуги» в 3D. Хотелось бы, чтобы у его машины еще сильнее откинуло крышу.
Шакина О. «Все условно, как в фольклорном плаче» // Colta.ru. 2014. 25 сентября.