Было бы лучше отказаться от всех постов

В 1960 году основные события в его [Льва Кулиджанова] судьбе были связаны с общественной жизнью. В апреле 1960-го его приняли кандидатом в члены КПСС. Решение вступить в партию он принял совершенно искренне, без каких бы то ни было карьерных соображений. Многое в его настроении переменила реабилитация отца и матери. Всегда далекий от какой бы то ни было общественной жизни, сын врага народа, не принятый в свое время в комсомол (ему никто и не предлагал), он вдруг почувствовал себя востребованным, поверил в оттепель. Идеалы коммунизма, которым был так предан его отец, казалось, очистились от скверны сталинизма. <...>
В июле Лёва по приглашению чешских кинематографистов был включен в состав советской делегации, участвовавшей в фестивале в Карловых Варах, после которого поехал на фестиваль в Югославию в город Пула, не заезжая в Москву. Вернувшись домой уже в середине августа, он страшно затосковал по работе. Тем более что в объединении работа шла и все были при деле. <...>
На Новый 1961 год Лёва уехал в специализированную туристическую поездку в Америку и на Кубу. В группе были Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, Женя Симонов с Ритой Лифановой, Вера Петровна Марецкая, Василий Хорава и какие-то еще знаменитые люди, которые совершали это привилегированное и интереснейшее путешествие. Вернулся Лёва полный впечатлений и от бродвейского спектакля «Сотворившая чудо», и от Вашингтонской галереи, и от Кубы, где слушал выступление Фиделя Кастро, длившееся несколько часов. Новый год Лёва встречал с Романом Карменом, который снимал тогда свой фильм о Кубе.
А в его отсутствие мы получили бандероль из Минска со сценарием Коли Фигуровского, который теперь назывался «Когда деревья были большими» и адресован был Лёве. <...>
Времена менялись. <...> На послесталинских приемах танцы отменили. Приглашенные ели, пили и, свободно перемещаясь с рюмками от стола к столу, выискивали нужных людей, решали с ними какие-то деловые вопросы, заручались их поддержкой. Обстановка для взаимных услуг на таких мероприятиях всегда благоприятная. Вот и Лев Александрович на этом «досуге» обычно был в «рабочей форме». Он улаживал дела со строительством очередного объекта (Союз при нем постоянно что-то строил), уговаривал кого-то посмотреть какой-нибудь фильм и по возможности повлиять на его судьбу. Да мало ли... Вокруг Кулиджанова всегда собирались люди, и кого только среди них не было — военные, аппаратчики, журналисты, и, конечно же, свои, кинематографисты. Было видно, что к нему хорошо относятся и его знают. Но все это было позже. А на том, первом, кремлевском приеме было сначала чувство неудобства, а потом и облегчения, когда мы вышли из Дворца съездов на свежий морозный воздух и ступили на брусчатку, присыпанную колючим ноябрьским снегом.
Возвращаясь к временам, когда Лёва попал в списки номенклатуры, нельзя не пожалеть об этом его опрометчивом шаге. Он сам не раз упрекал себя в легкомыслии и наивности. Он думал, что сможет многое сделать для кинематографа — значительно больше того, что реально удалось. Хотя сделал он немало. Если бы можно было отмотать обратно все эти годы, как пленку, то, конечно, ему было бы лучше отказаться от всех постов и снимать, снимать и только снимать, отдавая режиссуре всего себя.
Начальником Главного управления по производству художественных фильмов Лёва проработал около года и окончательно изнемог от этой работы. Он скоро понял, что его должность абсолютно номинальная, что он практически ничего не может решить без санкции вышестоящего начальства — председателя Госкино и его первого зама. И когда в начале августа 1964 года его вызвали в ЦК и предложили заменить Ивана Александровича Пырьева на посту председателя президиума Оргкомитета СК СССР, что было совершенной неожиданностью, он не стал отказываться. <...>
В мае 1963 года Пырьев пригласил Лёву поехать с ним по приглашению Отто Преминджера в Лос-Анджелес. До этого у Лёвы с Пырьевым не было никаких контактов. Пырьев был достаточно возвышен и отдален от нас. Дистанция между ним и новой генерацией режиссеров, в которую входил Лёва, была огромна. Надо еще учесть и то, что Пырьев представлял мосфильмовцев, а Лева входил в группу Студии Горького и находился под покровительством Герасимова. Наверное, Пырьев что-то знал о Лёве. Какую-то информацию он мог получить от нашего соседа по дому Михаила Марковича Милославского, с которым регулярно играл в преферанс и часто в мансарде, которую занимал Милославский. Сама по себе история этой мансарды и сборищ, происходивших там, довольно экзотична, но к нам прямого отношения не имеет, поэтому задерживаться на ней не буду. Могу сказать только то, что Михаил Маркович какое-то время был женат на троюродной сестре моей матери Кире Ивановой. Был он человек доброжелательный и, несмотря на скорый развод с Кирой, сохранил самые дружеские отношения со всей ее родней, всегда стремился оказать возможные услуги и с радостью откликался на все просьбы со стороны родственников своей бывшей жены. Лёва подружился с ним по-соседски и иногда посещал его. Михаил Маркович работал художником-оформителем журнала «Искусство кино». В то время когда мы с Лёвой учились во ВГИКе и у нас был маленький Саша, я вставала ночью, чтобы разогреть питание для него, и не раз натыкалась на подвыпивших преферансистов, спускавшихся с мансарды. Среди них много было для меня уже знакомых лиц, в том числе и Пырьев. Как-то за своей спиной я услышала голос Михаила Марковича, сказавшего обо мне уходящим гостям:
— Это ВГИК, это ваши кадры...
Но никаких личных отношений между Лёвой и Пырьевым не было. Поэтому полученное приглашение совершить совместную поездку в Голливуд был встречено Лёвой с удивлением и благодарностью. Эта поездка состоялась 4-16 мая 1963 года. Прошла она удачно. Лёва много времени проводил на съемках у Отто Преминджера. Иван Александрович не очень хорошо себя чувствовал и часто отказывался от посещения съемок, отдыхая у себя в номере. Отношения у Лёвы с Пырьевым сложились вполне дружеские и уважительные. Кто бы мог подумать, что пройдет немного больше года, и Лёва сменит Пырьева на посту председателя Оргкомитета Союза кинематографистов. Ничто этого не предвещало.
Мы жили всегда интересами фильмов, которые снимал Лёва. Ходили на цыпочках, когда он, усталый, приходил после съемок, ждали его с нетерпением, переживали за него. Как и он, мы относились к каждой картине, как к последней в жизни. А Союз кинематографистов, деятельность в Госкино — все это было таким далеким... Но далекое приблизилось. Лёва занял кресло начальника в Госкино, что принесло только огорчение и раздражение. Все наивные надежды о возможных разумных переменах в деле кинопроизводства оказались несостоятельными. Система подавления была незыблемой. Лёва приходил домой грустный и усталый. Зимой сильно заболел и попал в больницу. В ЦКБ были хорошие условия и, как говорили, плохие врачи. Но его там подлечили. В марте 1964-го он возглавил советскую делегацию, отправляющуюся на кинофестиваль в Аргентину. Поехал он туда с Евгением Матвеевым и Вией Артмане. Фильм «Родная кровь», представленный от СССР, был там хорошо принят, но после его премьеры кинотеатр взорвали. К счастью, никто не пострадал. В мае Лёва ездил в Норвегию. 19 мая ему вручили грамоту о присвоении ему звания заслуженного деятеля искусств. Если бы не эти поездки от Госкино, он бы совсем впал в уныние. Когда Лёве предложили возглавить Оргкомитет Союза кинематографистов, он встретился с Сергеем Аполлинариевичем. Они обсудили это предложение и решили, что его нужно принять. Радовало ли это Лёву? Нет. Он был смущен, удивлен, взволнован, он понимал всю ответственность и все трудности. Многое его пугало. Для него, человека нетщеславного, карьерные соображения не имели значения, скорее, наоборот. На чаше весов они тянули в отрицательную сторону. Его, конечно, привлекали перспективы развития Союза кинематографистов как общественной организации, тут возможно было предпринять прогрессивные действия, в отличие от Главного управления по производству художественных фильмов, где он имел дело с устоявшейся государственной системой. Во всяком случае, так казалось. По существу, Оргкомитет при Пырьеве тормозил проведение учредительного съезда. Отчасти и потому, что избрание Пырьева первым секретарем не было аксиомой.
<...> Интрига по его низвержению, очевидно, развивалась и формировалась в недрах самой структуры Оргкомитета, дошла до критической точки, и о ней стало известно в ЦК. Кто именно и почему предложил в качестве нового руководителя Союза кандидатуру Льва Александровича Кулиджанова, осталось для нас тайной за семью печатями. Но ситуация тогда была такая, что отказаться Лев Александрович не счел возможным, о чем часто жалел впоследствии. Заняв это место, он энергично начал готовить созыв учредительного съезда, наивно надеясь затем сложить с себя полномочия и вернуться к режиссуре.
Он ничего не стал ломать в сложившейся структуре СК, а, исполненный доверия к работающим там людям, взялся за дело. К тому положительному, что было достигнуто при Пырьеве, он отнесся бережно. Постарался только переменить стиль общения, снять нервозность. Очень согласно работал он и с Александром Васильевичем Карагановым, и с Григорием Борисовичем Марьямовым, опираясь на их богатый опыт и профессионализм. Он принципиально не стал «менять лошадей на переправе», и это позволило ему немногим более чем через год после своего назначения провести Учредительный съезд Союза кинематографистов. Но сложить полномочия руководителя Союза Лёве, как он собирался, не удалось.

Фокина Н. Когда деревья были большими. Посвящается Льву Кулиджанову. Часть 1, 2 // Искусство кино. 2003. № 11, 12.