Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Очарование, разум и духовная мощь

Еще задолго до начала съемок «Отца солдата» я спросил у Резо Чхеидзе, над чем он сейчас работает и какого характера будет его новый фильм; многие детали тогда были еще неясны самому автору, но в целом картина представлялась ему достаточно отчетливо.

Сейчас фильм этот появился на всесоюзном экране, он принят с интересом, всесоюзная и республиканская пресса дала ему положительную оценку; на Московском Всемирном кинофестивале фильм прошел с большим успехом, а Серго Закариадзе был награжден специальным призом за лучшее исполнение Мужской роли.

Прежде всего я хочу сказать, что режиссер Резо Чхеидзе, актер С. Закариадзе, сценарист С. Жгенти, операторы Сухов и Филипашвили прошли тернистый, полный испытаний путь.

Центральным во всем фильме является образ Георгия Махарашвили. Газета «Советская культура», высказала мысль, что этот образ является сильной стороной фильма и одновременно его слабостью. Однако замысел авторов фильма — предельно заострить внимание на характере Георгия Махарашвили, на его эволюции, формировании новых черт характера — настолько ясен, что возражение на тот счет, будто в фильме не раскрыты другие человеческие характеры, не показаны те или иные люди, несправедливо и неприемлемо. Это означает, что от фильма требуют то, что вовсе не составляет его основного содержания, его идеи, пафоса, а наоборот, переносят внимание на второстепенные малозначащие вопросы.

Другим персонажам автор намеренно отвел роль фона и, конечно, неверно требовать, чтобы этот фон был выдвинут на передний план. Ясно, что целью авторов вовсе не являлось подробное раскрытие психологической глубины всех изображенных в фильме характеров, так как тогда фильм принял бы совершенно иное направление и, конечно, образ Георгия Махарашвили и его судьба не могли бы быть раскрыты с соответствующей полнотой. Это явилось бы изменой той жанровой оригинальности, которая воплотилась в заранее продуманный и сформированный характер.

Поэтому вопрос должен быть поставлен не так — насколько полно изображены все остальные характеры, а совсем в ином плане; как подан образ Георгия; какова художественная его ценность, каков его внутренний мир; где допущены неестественность, натянутость и алогичность и где начало большой жизненной правды. Ответом на этот вопрос фактически и будет разговор о художественных достоинствах фильма и его недостатках, так как, повторяем снова, по замыслу авторов и по фактическому художественному материалу центральным в фильме является образ Георгия Махарашвили, и он-то обуславливает все остальное.

Сначала поговорим о главном, а затем уже коснемся деталей. Какова динамика образа Георгия, носителем каких жизненных идеалов он является и в чем его эстетическая ценность?

Если мы ответим на поставленный вопрос приблизительно так: характер, созданный сценаристом, интерпретированный режиссером и актером — представляет новое и оригинальное слово в киноискусстве — тогда, естественно, мы переходим к оценке достоинств фильма.

Коснемся вопроса более подробно.

Победа режиссера, актера, и всего фильма в целом в том и состоит, что создан совершенно новый характер, полностью оригинальный, неповторимый во всех свойственных ему чертах. Он врывается в нашу жизнь и, нужно думать, надолго останется в нашей памяти как большое и своеобразное художественное открытие.

Я не собираюсь перечислять те оригинальные характеры, которые были созданы грузинским кинематографом на протяжении его истории, скажу, однако, что образ Георгия Махарашвили займет среди них по праву одно из первых мест. Я не случайно употребил здесь слово «открытие», так как истинное искусство не может существовать без таких «открытий». Это открытие не только характеров, но и исполнения, той манеры, которую нам предлагают С. Закариадзе и Р. Чхеидзе.

Вторым призванием истинного искусства является воплощение нового мира. Оно, искусство, если можно так выразиться, должно «создать» новый мир, который до сих пор не существовал. Конечно, мы имеем в виду не мир абстрактных символов, а абсолютно реальный мир, мир искусства.

Многие из читателей этой статьи бы ли очевидцами настоящей войны, мое поколение видело «настоящую войну» только в кинофильмах, но мир «Отца солдата» стоит особо, он не похож на настоящую войну и на «настоящую войну» в других фильмах. Он населен новыми людьми, вернее, новым человеком, который по-новому показал нам и эту войну и ее участников. Этот новый мир из несуществующего, ирреального превращен нашими мастерами в мир реальный, мир действительный. Фильм «Отец солдата» далек от литературной описательности, описательности графической, которая является или копией настоящего перенесения действительности или повторением однажды уже созданного.

Показательна фраза, сказанная известным советским киноактером Б. Андреевым во время разбора фильма в Москве: «Я много раз играл солдат с винтовкой и автоматом на плече, но я восхищаюсь солдатом, созданным С. Закариадзе». Это примечательное признание. Но Георгий Махарашвили — Серго Закариадзе образ куда более значительный, чем солдат с автоматом на плече, хотя бы потому, что Георгий Махарашвили вовсе не идеальный солдат; это грузинский крестьянин, мужественный, благородный, прямой, полный душевной доброты, испытавший много бед, но несломленный; такими, как он, держалась старая Грузия, такие, как он, стали героями нашего фольклора и такие, как он, трудятся и живут сейчас рядом с нами.

Все это обусловило особенность формы и художественных средств самого кинопроизведения. Оно обладает чертами, характеризующими современный эпос. Если в эпосе древних времен отразилась духовная жизнь народа, внутренние факторы, предшествующие историческим переворотам, и мало уделялось внимания отдельной личности, индивидуальному характеру, эволюции этого характера и внутренним конфликтам, то на данном примере исторический перелом является фоном, на котором образ грузинского крестьянина растет и мужает от эпизода к эпизоду, приобретает все новые и новые человеческие черты. Именно поэтому этот герой попадает в фокус художественною зрения режиссера, другие же остались вне этого фокуса, и как это и должно было случиться, потеряли предметные, осязательные контуры, стали двигаться серо и смутно и предстали перед нами в фильме не людьми, а лишь персонажами.

Мы должны заострить внимание на основных эпизодах, которые являются связующим звеном в цепи уже развившихся и развивающихся событий.

Первый же эпизод является начальной главой этой своеобразной «Одиссеи», герой которой в отличие от древнего Одиссея начинает свое путешествие из дому, а не наоборот. Из тихого села он уходит в пламя войны.

Режиссер и сценарист начинают фильм с короткой экспозиции — герой фильма Георгий Махарашвили отправляется в путь, он едет проведать раненого сына Годердзи Махарашвили, едет куда-то далеко, в Россию.

Меня, в частности, насторожили первые кадры, и когда я несколько раз посмотрел картину, то убедился, что мое беспокойство не лишено оснований.

Георгий Махарашвили отправляется в путь, он знает, что путь этот далек, знает, что надолго отрывается от родного очага, села, пашни, виноградника, но мысли его далеко от дома, там, где лежит его раненый сын. Георгий Махарашвили прощается с виноградником, ласково перебирает побеги лозы, заботливо расправляет каждый росток; в дальнейшем эта любовь грузинского крестьянина будет блестяще обыграна в последнем эпизоде; но здесь эти кадры показались мне несколько иллюстративными и даже сентиментальными. Казалось, эти кадры понадобились, чтобы расположить зрителя, заставить его полюбить героя, но вот Георгий Махарашвили покидает виноградник —- и тут-то начинается настоящее большое искусство, настоящий фильм. С. Закариадзе с большой творческой целеустремленностью поднимается до подлинных высот художественного мастерства; этот человек, не знающий компромиссов, ошибки которого так же интересны, как и победы, в фильме «Отец солдата» расширяет границы своего большого таланта и раскрывает его нам совершенно по-новому.

Георгий Махарашвили — художественный образ, который является плодом совместного творческого труда режиссера и актера, но С. Закариадзе разглядел его полностью, во всей целеустремленности, несмотря на то, что образ перегружен множеством блестящих нюансов и мельчайших деталей. В творчестве С. Закариадзе всегда сосуществуют и сопутствуют друг другу неподдельный темперамент, подлинная эмоциональность и критическая мысль. Может быть, не все, предлагаемое им, по форме или внешнему рисунку нам приемлемо, порой бывает излишне заостренным, однако ни в одной его работе не чувствуется, что он абстрагируется от идейной нагрузки. Эти два момента счастливо сплелись в роли Георгия Махарашвили и привели к той гармонии, без которой немыслимо настоящее искусство.

Здесь не имеется в виду гармоничность в ее широком значении. Моментами дают о себе знать некоторые несоответствия, о которых я скажу ниже.

Когда я смотрел эту работу Серго Закариадзе, перед глазами почему-то вставали полотна Пиросмани, не одна, конкретная, определенная картина, а все творчество Пиросмани в целом, все, что характеризует его искусство. Эта роль своим внешним рисунком, пластичностью, колоритом — увидена оком Пиросмани. «Эта большая детская наивность, чистосердечие, которые всегда опасны и требуют мудрости и внутреннего такта (что так характеризует Пиросмани), сейчас воплощены Закариадзе. Да и сама природа грузинского крестьянина создавала очень опасные рифы для актера, но он успешно обошел эти трудности и создал образ внутренне взвешенный и возвышенный. С самого начала существовало опасение, что Закариадзе, являющийся в фильме центральным, будет своеобразным «деус экс махина», то есть он будет вмешиваться во все, всех учить уму-разуму. К счастью, этого не произошло, несмотря на то, что именно Георгий Махарашвили является главной осью всех событий, однако события совершаются не под диктовку Георгия, — здесь нет ничего навязанного, вытекающего из характера Георгия, — наоборот, характер его формируется от эпизода к эпизоду.

Сильными сторонами сценария являются завершенность каждого отдельного эпизода, его драматизм, который имеет свою кульминационную точку. Трудно говорить о чисто литературных достоинствах сценария, т. к. искаженный язык не может быть характерным для литературы. Подойти к этому скрупулезно — значит поставить сценарий под удар критики. Такой подход был бы формальным, т. к. это сценарий совершенно иного типа, опирающийся на данные естественных эпизодов и ситуаций, где каждое слово выражает соответствующее настроение. Каждое новое обстоятельство создано сценаристом Сулико Жгенти целеустремленно, — хорошо связаны друг с другом все эпизоды, искаженная неправильностями языка реплика (что само по себе большой риск) требует верной психологической мотивировки, что бы быть сказанной ко времени и к месту.

Режиссер отлично справился с своеобразием сценария, предельно четко уловив кульминационные моменты отдельных эпизодов и связав их в один общий кульминационный узел.

Очень остроумно и находчиво использованы режиссером и сценаристом некоторые сценические и кадровые алогичности. То, что иногда алогично и неправдоподобно в жизни, у истинного художника обращается в логическую правду, правду искусства. И подобные кадры становятся эмоциональным и идейным моментом во всей ленте. Именно эти кадры дают возможность С. Закариадзе углубить созданный им образ, показать во всей полноте его богатство и большую человечность. Возьмем для иллюстрации несколько эпизодов: в маленькой комнате спят усталые, измученные солдаты, среди них Георгий Махарашвили. Темнота окутала все, внезапно в эту таинственную ночную тишину врывается оглушительный грохот. Георгий Махарашвили вздрогнул, проснулся, понял — идут танки, и выскочил во двор. Потом следует замечательный кадр: на фоне ночи идут железные богатыри, их мощь наводит ужас (нужно отметить, что операторски эти кадры сделаны блестяще). И прямо перед ними вырастает Георгий Махарашвили, он весь напрягся, он весь в порыве, кричит каждому танкисту имя своего сына, как будто криком своим хочет заглушить их ошеломляющий гул.

Эти кадры нельзя смотреть без волнения. Наивность Георгия (если идут танки, то в одном из них непременно окажется его сын-танкист), его самоотверженный человеческий голос в бездушном, тупом грохоте войны (так воспринимается марш танкистов) звучит на трагической патетической ноте; здесь не только выражен характер Георгия, его неудержимое желание встречи с сыном, но воплощена символическая идея — страшный, ужасающий, отупляющий шум войны душит живой человеческий голос.

Второй эпизод. Немцы оставляют деревню. Рвутся бомбы, горят хлебные поля, зноем выжжены посевы, удушающая жара вокруг. Рушится мир. Наши отступают с боями. И в это время Георгий Махарашвили, этот труженик, сын земли, глубоко влюбленный в нее, уважающий человеческий труд, видит, что совершается ужасное — горит хлеб, добытый человеческим трудом и потом, гибнет добро, теряет смысл самый труд. И в бессильном отчаянии, он своим плащом укрывает горящее поле, пытаясь спасти его от пожара.

Вот еще кадр: над распростертым бесчувственным Аркадием с автоматом встал немец. Он разрядил в раненого всю обойму. Неподалеку стоит Георгий, на его лице неподдельное удивление, — на глазах его свершилось вопиющее преступление. Над раненым бесчувственным человеком встал полный сил, вооруженный солдат и лишил его жизни. Это не только несправедливость, непонятная Георгию, но нарушение той рыцарской этики, которая вошла в кровь и плоть Махарашвили, следуя которой не бьют лежачего, обходят с уважением раненого недруга, подают ему выпавшее из рук оружие. В этих кадрах найдена очень удачная композиция — на фоне долины, объятой огнем, фигура усталого, потного, небритого Георгия медленно начинает возвышаться над всем окружающим.

Глядя в упор в лицо врага, он повелительным жестом показывает немцу, который старается выстрелить в него, бросить оружие. Немец не сможет убить Махарашвили, потому что он уже не просто Георгий Махарашвили, не просто человек и солдат, он становится олицетворением справедливости и мести. Убить его невозможно, как невозможно расстрелять «Рабочего» Довженко. И Георгий — это уже метафора режиссера — повергает немца на землю и, вырвав у него автомат, ударом приклада убивает врага. В сеятеле и пахаре, в труженике, виноградаре проснулся воин. Благодаря такту и актерской интуиции С. Закариадзе, это сцена не празднична, не значительна, она не предназначена для того, чтобы сообщить зрителю что-либо новое, здесь есть нюанс, который выражает лицо актера — это освобождение от чего-то страшного, от внутренней скованности, но это отнюдь не радость; это вынужденный акт насилия над самим собой. С этих пор Георгий становится воином, бойцом, и у бойца этого есть заветная мечта — встретить здесь, на фронте, своего сына. В адрес сценариста необходимо высказать одно замечание. Понятно желание Георгия бороться, понятно, что он хочет попасть в армию — в фильме это решено не декларативно, не плакатно, но там отсутствует другая сторона — движение психологической жизни героя, внутреннего сопротивления, собственного конфликта. Я не подразумеваю какого-то раздвоения героя. Нет, Георгий человек цельного характера, таким он показан в фильме, но такая цельность совсем не означает, что он освобожден от внутренних конфликтов и колебаний. Напротив, в результате победы над самим собой, он окажется более полным.

К лучшим кадрам советской кинематографии следует отнести сцену проводов Георгия Махарашвили на фронт — здесь уже звучат первые интонации картины — верность художественной правде, совершенной в главном и в деталях. Словно большой обиженный ребенок, стоит он в воинственной позе на маленьком полуразвалившемся газике, мелькают лица крестьян, деревенские строения, окрестности, — все это изображено с графической точностью, глубокой колоритностью, овеяно дыханием жизни и приглашает в свой человеческий мир. В таких обстоятельствах Закариадзе приходится играть Георгия Махарашвили. Его лицо (мне кажется, можно было немного смягчить грим), одежда, манера ходить, поведение так же органично входят в кадр. Закариадзе, мастер мельчайших игровых деталей, поражает нас здесь скупостью игры, лапидарностью необыкновенных приемов. Манера Георгия, его жизнь, его существование — все подчиняется художественной действительности — и характер, широкий шаг, вольные движения рук, внутренняя глубина, затем импульсивный взрыв чувств, безграничная радость, чистосердечие и очарование. Его лицо озарено таким внутренним огнем, что эмоции, возникающие в самой глубине его существа, становятся почти осязаемыми. В фильме Георгий не делает ничего необычного, его устами вовсе не глаголет мудрость, но актер заставляет почувствовать потенциальное богатство этой натуры, душевную чистоту своего героя, его человечность. Эти черты, возникшие органически, делают Георгия близким нам человеком; эти черты выявила война, она вызвала к жизни и укрепила в нем те добрые начала, которые были заложены, но находились под спудом, а в подходящий момент выявились без принуждения. С. Закариадзе отлично понимал, что комизм создают не искаженные русские фразы, а наивность его героя в несоответствующих ситуациях, в неожиданных поворотах действия. Большей части фильма сопутствует улыбка, это придает остроту драматическим ситуациям, сильнее накаливает их. Здесь нет иронии, здесь только улыбка. Те паузы, мастером которых Закариадзе является на сцене, здесь исключены. Второе — мы чувствуем, как рождается в Георгии—Закариадзе каждая фраза; можно было показать некоторые статичные кадры, по ходу движения остановить фильм на том месте, где Георгий ничего не делает, он просто стоит, и тогда зритель увидит, насколько полны и значительны как движения актера, так и его неподвижность. Вот кадры «бездействия»: он сидит в кузове автомашины (ситуация продумана довольно удачно — кузов забит железными бочками) и его слуха словно не достигают наставления жены и односельчан; вначале он сердито бурчит в адрес незадачливого шофера, у которого неисправна машина, потом, замкнувшись в себе, о чем-то думает или говорит сам с собой. В эту минуту он далек от деревни, от близких — впереди неизвестность.

Вторая статичная поза: в больнице. Обозленный, понурив голову, он стоит в комнате и то, как он стоит, выражает безнадежность, беспомощность, которая потом должна смениться возбужденным действием. И еще одно «бездействие» перед напряженным действием: солдат Аркадий подговаривает его прыгнуть в поезд и ехать в Демидово. Георгий стоит рядом с поездом, раздается голос Аркадия, но самого Аркадия не видно; голос подстрекает, лишает Георгия равновесия. Этот «таинственный голос» манит Георгия, зовет, мучает и обещает. Георгий резким движением вдруг отбрасывает свои вещи, а потом, заложив руки в карманы, принимает такую невинную и ленивую позу, будто он и в самом деле далек от какого-либо решения. И уже после этого, усыпив таким образом бдительность сторожа, легко, с несвойственной его возрасту ловкостью прыгает в вагон.

Философия всего фильма и художественного образа Георгия Махарашвили, его идейная глубина отражены в конфликте с танкистами из-за растоптанной ими лозы. Здесь во всей полноте раскрылась душевная доброта Георгия, его непоколебимая вера в созидающую десницу человека, в его труд; ведь лоза у грузина — растение символическое, олицетворение идеала жизни, ее красоты. Поэтому-то там, в Германии, Георгий разговаривает с лозой как с человеком, с крошечным беспомощным ребенком, выброшенным в самое пекло войны. Герой фильма не изменяет своей крестьянской природе, своей крестьянской мудрости ни в моменты бомбежек, ни во время минутного отдыха. Вспомните, как сжимает он в кулаке черную землю, как дышит она в его руке, он радуется этому крошечному виноградному побегу как первому предзнаменованию близкой встречи с любимым сыном Годердзи. За сценой с растоптанной лозой идут замечательные кадры: глубоко опечаленный, озабоченный Георгий думает тяжелую думу. И вдруг раздается совершенно неожиданная фраза, озаряющая весь фильм: «Что случилось с моим Годердзи? Какой он сейчас? Он же был очень добрый».

Необдуманный поступок танкиста заставил его сказать те, идущие от всего сердца слова, которые, взятые отдельно, сами по себе, ни о чем не говорят, однако после этого эпизода они звучат совсем иначе: войну выиграли не только мстители (естественно, что вне этого фактора не была выиграна ни одна справедливая война), а люди, полные благородства и добра. Бесконечные жертвы притупили добрые человеческие чувства, и вот это-то и пугает Георгия: не коснулась ли эта разрушительная рука доброго сердца Годердзи, не изуродовала ли его война?

Эта «Одиссея» Георгия достигает наивысшего накала в здании, наполовину занятом немцами, и здесь С. Закариадзе снова убеждает нас в силе своего мастерства. Новый взрыв надежды до краев наполняет его, и он радостным криком оглашает здание.

Уже в одном этом эпизоде авторы стремятся отобразить всю нелепость, уродство, ужас войны, когда отцу и сыну, находящимся в одном здании, не удается встретиться — меж ними встает темная сила, именуемая смертью.

Подлинная, большая правда лежит в основе этого фильма, так ведет свою роль С. Закариадзе, поэтому мы и подходим к фильму с высоких позиций.

Накал игры С. Закариадзе, цельность образа, созданного им, в некоторых кадрах нарушается. Само по себе исполнение, взятое отдельно, является блестящим примером настоящего мастерства. Однако многое мне здесь кажется чуждым, особенно для такого неусловного искусства, как кино: то, что органично для театра, может оказаться неприемлемым для кино. Я имею в виду момент, когда Георгий Махарашвили (после того, как он бежал за танками) вошел в комнату и стал упрекать спящего Аркадия. Повторяю, это исполнено очень мастерски, но и здесь С. Закариадзе не свободен от влияния театра. Он как будто показывает, как он играет Георгия Махарашвили, показывает, что он, актер, создает этот образ, тут актер как бы смотрит на себя со стороны, чувствует и дополняет образ штрихами; в такой момент мы имеем не сам характер, а игру характера, какую-то зависимость от создаваемой роли, что необходимо в театре и непригодно в кино.

Это частное замечание к игре актера. Теперь несколько слов о пробелах фильма. В первую очередь — батальные сцены; они оставляют весьма аксессуарное впечатление, бывают иллюстративны и исполняют обязанности пассивного фона. К счастью, эта лента не длинна.

Второй недостаток. Замечается нарочитость некоторых эпизодов, когда заранее чувствуешь, для чего это сделано и почему данные эпизоды приведены именно тут; иногда создается впечатление, что эпизоды эти не продиктованы самой жизнью, не являются естественными, а просто поставлены режиссером. Такая «постановка» лишена убедительности. Я имею в виду эпизод с безногим матросом и концерт на фронте. Каждый опытный кинозритель поймет и заметит, что моряк действительно инвалид. К несчастью, у Георгия Махарашвили не оказалось такого острого зрения, поэтому диалог его снижает ту эмоциональную законченность, ради которой, я бы сказал, поставлен этот эпизод. Также нарочито выглядит, как мне кажется, сцена концерта.

Что касается сцены смерти Годердзи и финальных кадров фильма, вокруг этого столько сказано и написано, будто они вносят в фильм диссонанс, что я не буду оригинальным, если повторю то же самое.

Говорят, что сцена смерти Годердзи выглядит сентиментально. Но мне она не кажется сентиментальной, да и сам актер вовсе не старается заставить зрителя расчувствоваться. Здесь дело обстоит иначе. Этот эпизод вовсе не является чем-то чужеродным в фильме, он и не сентиментален, а просто менее эмоционален. Разумеется, сцена над трупом убитого сына, отцовские чувства — все это не требует особого актерского мастерства. Не требуется никаких дополнительных художественных приемов для усиления впечатления. Но здесь произошло неравномерное распределение акцентов; во-первых, так трагически и так великолепно разыграна перекличка отца и сына, она вызывает такой сильный внутренний протест в зрителе, он расходует на эту сцену такой колоссальный запас эмоций, что их не остается на следующий эпизод. Во-вторых, зритель уже заранее предчувствует, что отцу не суждено увидеть сына живым, и это ослабляет впечатление. С подобной психологической настроенностью встречает зритель смерть Годердзи. Эти, уже заранее выраженные настроения, действуют наперекор замыслу авторов, которые стремятся сделать ситуацию еще более напряженной. На самом же деле происходит спад эмоций: смерть Годердзи и мужественное оплакивание отца не производят должного впечатления.

Финал, на мой взгляд, имеет еще один недостаток: эпизод со столбом, прекрасно сыгранный автором в начале (когда полный отцовской любви, дрожащими руками Георгий ласкает столб с надписью, подающей ему надежду), почти полностью повторяется (будто бы для того, чтобы придать оптимистичность концовке), и уже не действует на воображение зрителя; кроме того он плакатен и чужд художественной канве фильма.

Известный режиссер А. Столпер во время разбора фильма «Отец солдата» сказал: «Когда вы смотрите американский фильм „Двенадцать разгневанных мужчин“ и смотрите на великолепного актера Генри Форда, главное, что в вас происходит, — к концу фильма вы проникаетесь чувством уважения к сынам этой нации. В этом большая заслуга актера. Когда вы смотрите на Серго Закариадзе, вы не можете не полюбить и не отдать дань уважения его нации. Я думаю, это доброе начало в фильме, и оно делает его исключительным явлением».

Встреча с Георгием Махарашвили искренне волнует нас. Он, герой этого фильма, вырос из недр грузинского народа, из грузинского бытия, в течение двух часов просто и непосредственно раскрыл все свое душевное богатство, силу, благородство и красоту. Реваз Чхеидзе воплотил в этом образе очарование, разум и духовную мощь наших простых людей, создал фильм, верный большой художественной правде.

Гурабанидзе Н. «Отец солдата» // Литературная Грузия. 1965. № 8. С. 91-96.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera