Моим оператором в гурзуфской поездке был обычно Гриша Гибер, наш ханжонковский питомец, изучивший прекрасно лабораторное дело и выросший на практике в первоклассного мастера съемки. Помимо технических знаний Гибер был человеком талантливым вообще, веселым и очень сердечным. Мне он очень нравился, работать с ним было весело, приятно, тем более что чувства наши были взаимны. Помимо всего, Гриша обладал чуткостью художника и был прекрасным пианистом, играя даже классиков по слуху, не зная ни одной ноты. Как-то в одной из картин мы снимали любовное объяснение Кованько и Полонского. Приближающийся момент поцелуя надлежало, по обычаю, закончить диафрагмой. По поскольку я имел обыкновение внимательно изучать места съемок, то еще накануне, осматривая вделанную в строение скамью, где намечалось это объяснение, я обратил внимание на белоснежную от цветов, похожую на пышный букет ветку жасмина на росшем рядом со скамьей кусте. Через несколько минут, взяв у хозяйки дачи нитку шпагата, я устроил замену диафрагме. Гриша об этом не знал, не знали также и исполнители.                      

И произошло так, как было задумано. Гриша снимает, красивые лица влюбленных сближаются. Вот он - поцелуй. И вдруг ветка жасмина, пышная и ароматная, колыхнулась и, медленно склоняясь, закрыла     
наглухо этот древний, как сама жизнь, акт сближения. Получилось замечательно.                                                    
- Стоп! - скомандовал я и посмотрел на Гришу.  
Лицо у него было растерянное, и глаза подозрительно блестели.         
– Как это так? Иван Николаевич, ах как это х о р о ш о?             
- Учись, Гриша, пока старики живы,- ответил я ему старой шуткой и не удержался от дружеского поцелуя за художественную чуткость. 

Перестиани И. 75 лет жизни в искусстве. М., 1962. С. 278.