<...>
Херманис не позволяет впасть ни себе, ни актёрам в модную этнику, и хотя сибирский говорок активно используется, и пусть не всегда и не у всех пока получается органично, что в данном случае не важно, но рассказы Шукшина не становятся поводом для фольклорной этнографии. Этого режиссера всегда интересовали персонажи, которых у нас принято назвать чудиками, но опять же не с точки зрения утверждения на сцене чуть придурковатых лубочных типажей. Шукшинские чудики у Херманиса — поэты с недовоплощенной судьбой. Их подсекает жесткая реальность, не давая шанса прожить идею, вдруг их охватившую до конца. Всех этих поэтов сибирского предместья играет Евгений Миронов: и Андрея Ерина, впавшего в эйфорию микробиологии («Микроскоп»), и старика Ганю, местного певца-сказителя, переживающего потерю сельской аудитории, поскольку в деревню пришло радио («В воскресенье мать-старушка»), и балагура, танцора Кольку Паратова, покончившего с собой («Жена мужа в Париж провожала»), и Серегу Безменова без памяти влюбившегося («Беспалый»), и рассказчика Броньку Пупкова, якобы стрелявшего в Гитлера («Миль пардон, мадам»).
Галерея этих характеров сыграна Мироновым с удивительной силой, бережным тактом, с тем, что утрачивает так стремительно наша сцена — способностью к перевоплощению. Только что играл отчаянного молодого балагура, выделывая немыслимые коленца, а через несколько минут слепца, сибирского Гомера, исполняющего за трешку народные песни. Только что играл местного Ромео, полюбившего медсестру, оказавшуюся не Джульеттой, а уже в другом рассказе перевоплотился в Глеба Капустина («Срезал»), демагога, взявшего за правило срезать городских, что в гости приезжают. В первое мгновение в этом Капустине, выкатившемся на сцену с огромным животом на тонких ножках, в очках, со злым лицом партократа, трудно признать Миронова. Но актер, подделавший себе так фактуру, не становится ее заложником. Он играет суть этого характера, безжалостную сволочь, завистника чужой счастливой жизни. Актер осторожно проходит по грани характерности и лиризма, ни разу не впав в то или иное усиление. Благодаря его игре спектакль обретает пронзительную силу и в сценах, которые вырываются на простор вечности, как в рассказе «Игнаха приехал», где Миронов играет старика Байкалова навсегда, до гроба связанного с этой землей, с этим местом, с этой бескрайней сибирской ширью, вековым лесом, и озерной гладью. Он никогда не поймет сына, променявшего все это на городскую дурь.
Галахова О. Шукшин без клише // Независимая газета. 25.11.2008