В 1931 году жена Юдина Агриппина (Инна) Федорова снималась в фильме «Рожденный вновь» («Второе рождение») (Востоккино (Ялта), 1931, реж. Е.В. Грязнов) в роли Кати. Съемки проходили в Старых Маяках (село в Одесской Области) и в Ялте. В 1934 году в киноэкспедиции был Юдин. Работал сорежиссером на фильме Б.И. Юрцева «Мяч и сердце» («Даже не однофамилец»). Кроме того, Юдин «под- снялся» (словечко из его письма) в «Мяче и сердце» в роли судьи. В Музее кино хранится шесть писем Юдина жене за 1931 год (пять писем в Старые Маяки и письмо в Ялту). И два его письма за 1934 год—из Сухуми.
Москва 1931
Иннуся, получил в Москве твое первое письмо—спешное. Родная моя, беру обе твои лапы, ободряющие меня, и благодарно целую. Прости меня, друг мой любимый, за минуты упадка и уныния, прости, роднуша. Я буду ждать и буду верить тебе крепко и долго. Инна, я живу тобой. Часто вспоминаю тебя у мамы с Лизой [с сестрой Юдина], ищу предлога, чтоб заговорить о тебе, сказать тепло и любовно. Любушка ты моя, роднуша ты моя в родинках. Не сокрушайся и будь бодра. Первое письмо из Москвы я тебе Послал бодрое. Эти дни все проводил у мамы с Лизой. Ходил в кино. В ГИК зашел вчера, только проводив Лизу на вокзал. Ребята ни черта не делают еще. Серпуховитин [сокурстник Юдин] обещал зайти поговорить вечером. Был сегодня в Горкоме, Зильберта там нет, он работает в Востоккино. Может, ты ошиблась и Вместо Востоккино написала мне обратиться в Горком? Все равно, так или Иначе, я схожу туда и выясню насчет туфель. Роднуша моя, обедаю я у мамы, молоко и «алоэ» пью дома. Не голодаю. Думаю, на несколько дней поехать к Николаю [брат Юдина, оператор], а потом к Лизе. В Москве уж очень пыльно, и я больше кашляю. Выгляжу я ничего, немного загорел и посильнел, несмотря на паршивое состояние. Милуша, знаешь ли ты Лизин адрес? Вот он: [...]. Как только поеду туда, я тебе телеграфирую, а когда ты будешь в Ялте, то сообщи туда относительно всего, как устроишься. Я узнаю у врачей. Некоторые говорят, что можно, я еще на кумысе спрашивал, а некоторые говорят, жарко. А ты мне сообщи, бывает ли жарко. Ведь теперь климат очень Изменчивый. Вот на «Кумысе» доходило до 50°, и начал чувствовать себя гадко. В Ялте, я знаю, тоже бывает жарко, но не всегда. Родная, я так хочу поехать к тебе. А если уж очень будут отсоветовать врачи, тогда смирюсь и буду ждать долго, долго. Но только когда ж мне жить-то? То нельзя, другое нельзя, а жизнь-то идет! И ты, моя любимушка, страдаешь! Ты думаешь, я не понимаю и не чувствую того, что все получается незадачливо, родная ты моя! Дружок мой ласковый, с пушистой косицей, целую тебя всю, всю, ножухи твои, [...] лапки, пальцы, груди твои с розовыми пятнышками, живот твой упругий [...]. Не сердись, милуша моя, за эту чувственность. Это немного в сравнении с тем, что делается в моей душе. Иннуся, я скоро не найду слов сказать тебе все, что я чувствую. Но любовь неповторима, любаша моя, поэтому я буду говорить все, что мне приходит в голову. Милая, крепушка моя, сильная, разве я тебя сравняю с другими? Ты— другая, поэтому-то я и люблю тебя, что ты другая, не похожая. Я только другой раз отчаиваюсь, а вдруг, думаю. Но это проходит и внутренне я рад, и теплеет в душе. Как я тебя благодарю за твою поддержку, ты меня, Иннуся, ободряешь и даешь силу. Ведь я один, Иннусенька, всю жизнь один, самолюбиво-скрытный. Я целую твою упрямую лбуху и оттопыренную губку. Женушка моя ласковая, ты даешь мне переживать хорошие полные минуты. И вот на этом громадном расстоянии я чувствую тебя так, как будто ты сейчас где-то в Москве и вот-вот вернешься, ясная и теплая, с крепким телом и душой. Сплю я здесь лучше, чем на курорте, вижу тебя, смотрю на твое фото. Целую свою любимушку, как полоумный, сначала оглядываюсь, не видит ли кто меня, так мальчишески влюбленного. Жизнь ты моя ясная, березка моя упругая! Хочу пить и пить твои живительные соки. Ты—мать мне, сама природа, ручеек мой звонкий. Иннуся, сходил с Лизой, смотрел «Путевку в жизнь», верно, картина сделана ничего. Я потом с тобой поделюсь впечатлениями, и мы сходим еще вместе. Но только после картины мне так сильно захотелось работать, делать, неужели я буду пустоцвет и ничего не сделаю? Так хочется работать, больно стало, что я калека.
Сухуми 1934
Милушка моя! [...] Наши дела сильно поправились. Неожиданно установилась хорошая погода, и мы подряд снимаем 6-й день—еще осталось не больше 2-3-х. Если так пройдет, то мы к 25-му выедем. Твое письмо несколько меня расстроило: 1) это "деньги за выслугу лет«—сволочи эти канцелярские крысы, вовремя не поправили мне стаж и еще затеряли протокол. Приеду, я все переверну, а найду. Это примерно 500 р. 2) теперь валенки-бурки: по твоему письму оказывается, что они еще не куплены, в то время как раньше ты писала, что уже бурки есть. Это меня беспокоит. Размер № 39 мне подойдет, но все же лучше, если 40. Гораздо надежней и свободней. Я купил здесь 4 пары шерстяных носок по 8 р. Одну пару везу Анатолию за то, что носил его рубаху. Кроме того, я тебе еще купил шелковые черные чулки за 26 р. (я очень люблю, когда на тебе черные). Купил 100 мандаринов за 35 р., черносливу 2 кило. Думаю еще купить немного. Я здесь подснялся «судьей» и заработал 100 р. Из них маме в Казань послал 30 р., и надо моей в Подольск послать 30 р. Я им обеим поровну, чтоб не обидно было. Одеяло я здесь еще посмотрю в комиссионном. Если не куплю, то ты купишь в Москве. Теперь. Обязательно купи себе меховую шапочку под пальто. Деньги, пожалуйста, не жалей. Я очень рад, что ты можешь сейчас одеться. Экспедиции тем хороши, что можно подкопить деньжат, хотя разлука тяготит. Как никак, 3-х месячное пребывание дало около 1000 р. экономии. Да твои два месяца. Твое пальто обошлось очень удачно и оказалось нетрудным. Между прочим, как-то размышляю я, вдруг почувствовал, что 35 лет— солидный возраст, и испугался, что я старею. Стало жалко, подумал о тебе, что я, может быть, уж старик. Но бывают моменты, когда я не чувствую этого, а наоборот. Ты знаешь, Инна, если говорить о рождении ребенка, то хорошо бы он тогда получился, когда я долго тебя не вижу. В экспедиции я как-то накапливаю силы. И, конечно, это в какой-то мере гарантирует, что при таких обстоятельствах ребенок мог бы быть зачат здоровым. Я страшно боюсь, что он может оказаться дохлецом. И ведь как нарочно ты лечиться начнешь (начнешь ли?), когда я измотанный и когда половая любовь не будет так бурна, а все примет спокойные и размеренные ритмы. И сама ты, моя милушка, будешь послушно-равнодушной, хотя я и буду около тебя козлиться. Ты знаешь, в предчувствии того, что я должен скоро уехать, я не стал спать как следует, а все думаю, как и при каких обстоятельствах с тобой встречусь.
Долгопят Е. О. «В смене тени и света»: Письма Константина Юдина к жене // Киноведческие записки, 2013. № 104/105.