Чем вдохновлялся Федор Бондарчук, задумывая сверхамбициозный для российского кинематографа экшн «Притяжение», — очевидно. Оба события произошли в 2013 году; оба в той или иной степени оставили след в новейшей отечественной истории: впрочем, на этом сходство и исчерпывается. Первое скорее позабавило россиян, хотя мировые ученые отнеслись к нему очень серьезно. По оценке НАСА, это было падение крупнейшего небесного тела на Землю более чем за сто лет — да, собственно, после нашего же Тунгусского метеорита. Вы уже догадались, что речь о так называемом Челябинском метеорите, который взорвался над городом-миллионником.
[...]
Прогремев февральским утром 2013-го, Россия удивила мир и уникальным видеоконтентом. В основном многочисленными записями с автомобильных регистраторов и оригинальной реакцией их владельцев за кадром. Ведущие мировых ток-шоу весело недоумевали, зачем россияне массово ведут видеосъемку в машинах. Но и без регистраторов мобильные записи челябинцев впечатлили иностранные медиа. Сначала все с радостным любопытством пырятся, что это за тучный дымный след над головами; затем — ба-бах! — звон стекол, ор сигнализаций, ничего не видно и не понятно, студенты с радостными матюками бегают вокруг вуза, рядом с которым прогуливали пары. Кстати, это интересно: Федор Бондарчук в «Притяжении» начисто отказался от эстетики псевдомобильной, псевдолюбительской съемки «от первого лица», которая, казалось бы, почти уже узаконена для жанра. Эффект присутствия индустрия довела до того, что кинопрокату порой приходится вывешивать объявления о возможном головокружении и тошноте, как было в США на показах «Монстро». Шире — обращаясь к жанру, исхоженному вдоль и поперек, Бондарчук отказывается от всей барочности и излишеств, налипших на борт ракушек, собранных к XXI веку. Он следует не просто классическому, а прямо-таки аскетичному канону 80–90-х.
Там, где это может выглядеть несовременно, Бондарчук изобретателен. К примеру, истины, которые изрекает инопланетный разум в последней сцене, могли звучать всерьез с пиратских кассет в видеосалонах, но сегодня трудно сделать ровно те же слова не пошлыми, не пародийными, не убийственно-пафосными. Так «пришелец» (в кавычках, потому что с военными разговаривает уже сам корабль, а не гуманоид, сильно пострадавший в Чертанове) мягко прибавляет в конце каждой фразы: «Это не точный перевод». Остроумная находка. В кино крайне малое пространство маневра для такого рода хитростей. В литературе легче, там переходят на косвенную речь («он рассказал, что»), чтобы не свалиться во все эти — в том числе и жанровые — ловушки.
[...]
Второй источник из реальности-2013, и это уж совсем секрет Полишинеля (без экивоков и всякого кокетства подтверждено в многочисленных интервью создателей картины), — гражданские волнения в Бирюлеве. Которые затронули и сопредельное Чертаново. И кстати: у этого события есть еще одна общая черта с историей Челябинского метеорита. Оно тоже описывается учеными (только уже социологами) как «крупнейшее за...» самые массовые беспорядки в России за последние годы, если брать за точку отсчета хоть новый век, хоть путинскую эпоху, что, впрочем, для нас одно.
В ночь на 10 октября в Востряковском проезде мигрант-азербайджанец зарезал двадцатипятилетнего москвича Егора Щербакова. 11 октября фото убийцы массово разошлось по националистическим группам соцсетей. Начиная с 12 октября почти неделю район сотрясали ежедневные «народные сходы», в которых участвовали не только местные жители, но и тысячи молодых людей, стягивавшихся со всей Москвы. Спецназ был вынужден оборонять то райотдел полиции (сотрудников которого обвинили в том, что они покрывают преступника), то торговые центры, то овощебазу, которая считалась вообще рассадником «нечисти». В окрестностях метро «Пражская» начались погромы. Введя план «Вулкан» и заблокировав основные площадки вроде Манежки, власти не очень понимали, как поступить: попытаться пресечь «революцию» или пойти вместе с ней, жестко покарав убийцу и диаспору.
Федор Бондарчук экранизирует события почти дословно, начиная с детального исследования механизмов вирусных призывов в соцсетях и заканчивая кадрами точечных вылазок на оцепленную овощебазу, точнее, в жилой район, оцепленный и густо присыпанный пеплом. В результате падения корабля гибнут две сотни людей, в том числе лучшая подруга главной героини — бойкой школьницы Юли Лебедевой (Ирина Старшенбаум). Юля живет с папой-полковником (Олег Меньшиков), немного сдвинутым на теме безопасности страны и на дочери. Но падает тарелка, и папа днями и ночами пропадает в штабе спецоперации. Предоставленная сама себе, Юля призывает своего парня Артема (Александр Петров) и его банду (группа актеров «Гоголь-центра») немедленно вышвырнуть пришельцев из Москвы и с Земли, потому что власти ни на что не способны, уж она-то знает. Начинает раскочегариваться риторика «Мы их не звали», «Пусть убираются», «Это наш район» (к тому же корабль начинает потреблять воду из инженерных сетей, что нервирует горожан). В итоге Юля отколется от борьбы, сосредоточившись на романтических отношениях с гуманоидом, но этого поначалу никто и не заметит, потому что все увлечены митингами по периметру зоны, провокациями, файерами и почти уже...
Принципиальное отличие от бирюлевской истории не только невиновность лично гуманоида в том, что случилось, но и его даже будто бы неучастие в событиях. Давно уже покинув зону, он шатается в прикиде хипстера по Москве, нетвердо зная о том, что где-то там в Чертанове все еще пикетируют его пустой корабль. Здесь Бондарчук отходит от голливудской кальки и с удовольствием вспоминает свое, родное: на «Старика Хоттабыча», киноклассику 1956 года, похождения парочки Юля — Хэкон похожи даже в мелочах. Будучи во всех смыслах не от мира сего, Хэкон даже не в курсе, что на него повесили не только падение тарелки, вообще-то, сбитой военными, но и убийство одного из Юлиных дружков, а то и потасовку с конной полицией.
[...]
В большей или меньшей степени двоемыслием как нежеланием выбирать заражены все герои во главе с Самым Главным, которого сыграл Сергей Гармаш. В сопроводительных материалах к фильму его называют вице-премьером, что выглядит, конечно, лукавством: с какой стати какому-то вице-премьеру вести совбез и оставлять за собой последнее слово, когда на Россию напали пришельцы. А где тогда, спрашивается... Ну ладно, не хотел Бондарчук называть и «персонифицировать», так не хотел. Но герой Гармаша оказывается не способен не то что принять решение, но, скорее, занять позицию. Это не тайная слабость при внешней решительности, а привычка жить без руля и ветрил при соблюдении внешнего всесокрушительного образа «все схвачено». Ну так, ну не так, не важно. Делайте что хотите — отдавайте инопланетянам их двигатели, не отдавайте, но закройте проблему за полчаса.
Настрой гаражной банды громить чужеродцев тоже преувеличен. Их пытается накручивать Юля — героиня Старшенбаум: мол, только лайки ставить умеете, но поначалу они, скорее, мечутся между SMM и мародерством. Их радикализация проходит под соусом «государство обидело». В этом тоже есть интересная двойственность: выступая против риторики и действий властей, мы поддерживаем то, что считаем его, государства, сутью (мыслей, подтекстов, новояза); борясь с государством — мы будем ему помогать. Здесь хороша психологическая дуэль Артема — героя Александра Петрова — с безымянным и бессловесным спецназовцем, который оказывается то противником (тактическим, но не стратегическим), то — в штатском — союзником, — в общем, постоянная смена позиций, когда не поймешь, кто на кого здесь влияет. Чтобы стать наконец человеком действия, Артему приходится заметно деградировать внешне, то есть превратиться из первого парня на районе, плейбоя и в меру чуткого кавалера в подонка и узкоглазого от пьянства бомжа. Хотя сам он сравнивает себя с Че Геварой.
Что касается героя Олега Меньшикова, то вопросы выбора единственно правильной позиции терзают его больше всех, хотя внешне его лицо твердокаменно. В последней сцене в космическом корабле он оказывается парадоксально близок к себе двадцатилетней давности: «Он русский. Это многое объясняет». Точнее, она (дочь офицера) — землянка, и это порождает для инопланетного разума много необъяснимого, о чем он (разум) многословно и даже как-то взволнованно рассказывает невозмутимому полковнику Лебедеву. Традиционная «загадка русской души» корректируется с поправкой на всю Землю и обеспечивает пафос финала.
То, что в конце мы причалили к кинематографу Никиты Михалкова, не странно. В последние годы и он может быть образцом парадоксального двоемыслия, когда риторика и убеждения творца общеизвестны и понятны, а фильмы... А их просто никто не смотрит с этой точки зрения. Одной из немногих критиков и культурологов, посмотревших «альтернативно» на эпопею «Утомленные солнцем-2», была покойная Валерия Новодворская, и ее подробное восторженное эссе может вогнать в ступор любого, кто знает, кто такие Михалков и Новодворская. Но никто не изумится, не прочтет эссе и не посмотрит фильм (фильмы), сразу списанные в архив со штампом «апофеоз великодержавного трэша». Эти противоположные потоки не пересекутся и не помешают друг другу.
Бондарчук тоже работает в жанре, условно определяемом как большое державное кино. Начинаешь думать, что разные формы двоемыслия — родовая черта нашей державности. Но «Притяжение» в этом контексте интересно и тем, что это не только одно из бессознательных его воплощений, но и попытка сознательной рефлексии. Едва ли не первая в нашем кино такого типа.
Савельев И. Мы против, но мы за // Искусство кино. №5/6. 2017