В 2011 году мне предложили поехать на кинопроект в Харьков, подменить другого фотографа на пару недель, и попросили выслать портфолио.
Рассматривали и других кандидатов. Я им подошла. И вот я уже в Харькове, на студии «Феномен-Филмз». Мимо меня ходили какие-то сильно занятые люди, они иногда смотрели на меня, но всегда проходили мимо. Я долго ждала собеседования. Там вообще все и всего ждали подолгу. Сложно было к такому привыкнуть, но мне было чем заняться. Я тогда разбиралась с хламом внутри своей головы, писала какие-то психологические формулы, читала книгу про архангелов. Поэтому, ожидая, я могла заниматься полезным для себя делом. Потом меня наконец приняли, побеседовали, режиссер велел покрасить мне волосы, чтобы лучше подходила под нужный типаж. Я люблю свой блонд, но торговаться особенно не стала. «Через пару недель перекрашусь», — подумала я. Мне дали гида по миру неведомого Института. Чтобы войти на территорию, необходимо было преобразиться полностью. В гримотделе мне поменяли цвет волос на русый и сделали аутентичную времени укладку. Шел 53-й год.
Меня отвели в костюмерку, где подобрали довольно некрасивое винтажное белье, жуткие колготки, блузку, юбку и жакет. Все дико страшное, но это не имело особого значения, ведь скоро я окажусь по ту сторону. И вот мы проходим охрану, я сдаю мобильный, часы, украшения, снимаю с ушей свой пирсинг, и нас пускают сквозь лабиринт дверей на территорию Института. «Институт» все время хочется писать с большой буквы. Он был живой, он дышал. И мы пошли по щебенке главной аллеи, которая похрустывала под ногами. Уже наступила ночь. Территория была пуста. Из огромных слуховых окон под крышами раздавались странные звуки, как инфернальный гул из другого мира. Стоит отметить, что вся жизнь Института сопровождалась потрясающим звуковым оформлением: днем из динамиков доносилась и музыка, и много чего еще. Все это погружало в совершенно особую, ни с чем не сравнимую атмосферу.
Я жила в городе в предоставленной мне на период съемок квартире, и когда я уходила из Института, это состояние параллельной реальности никуда не исчезало. Саунд-дизайн присутствовал и в этой квартире. Одна и та же невыносимо красивая мелодия звучала за стеной очень тихо и глубоко... Кто-то из соседей бесконечно тренировался в игре на фортепиано. И кроме этой мелодии... ничего. Инфернально? Очень!
С тех пор как я стала фотографом, я мечтала об одном — чтобы каким-то неведомым образом оказаться в прошлом. Я всегда любила старые вещи и фотографии. Я оттачивала мастерство «голливудского портрета» и жанровой фотографии в духе старого времени.
Я хотела одного — научиться снимать как тогда. Результатами своего усердия я была вполне довольна. Но, смирившись с современностью, я перешла с пленки на цифру и стала снимать в современной манере. Когда я уже почти забыла про свою мечту переместиться в прошлое (пустое фантазерство), моя мечта нагнала меня.
По специфике моей работы в Институте я имела допуск абсолютно везде, ходила как кошка. Я жила между реальностями Института, который, по легенде, находился в Москве, и реальным Харьковом, где и находился Институт.
Костюмеры перечехлили не только меня, но и мою цифровую фотокамеру. Ее одели в черный чехол. Мой пленочный Nikon F3 не допустили на площадку вообще, потому что он 70-х годов и не попадал в исторический промежуток. С пленочной камерой меня выручили немецкие операторы. Поочередно давали мне погонять свои Leica. Раньше опыта съемки на дальномерную камеру я почти не имела, но это была мгновенная любовь и большое удовольствие.
Съемки Дау — это отдельная история. График был хаотичным, снимали тогда, когда была пленка. Снимали до упора, несколько дней и ночей подряд. Потом ждали, когда привезут новую. Между этими моментами жизнь Института продолжалась в своем обычном режиме. Бригада операторов была похожа на ниндзя: все в черном с закрытыми лицами. Они всегда появлялись как из-под земли. Это были эффекты неожиданности, не характерные для обычного кинопроцесса.
Некогда у меня был инфернальный опыт восприятия, пережитый при просмотре одного из фильмов Михаэля Ханеке, и я мечтала обсудить это с кем-то причастным к его творчеству. Невероятно, но мне удалось поговорить с одним из его операторов — Юргеном Юргесом, мастерством которого я, безусловно, восхищаюсь. Он работал оператором-постановщиком на Дау.
Как и все, я часто заходила в буфет Института. Это было место силы и место встреч всех со всеми. Простой работяга или лаборант мог сидеть за соседним столом с нобелевским лауреатом или художником с мировой славой. В этом буфете были стерты не только социальные, но и географические границы. Чего уж, Институт сумел преодолеть пространственно-временной континуум. И к тому же там очень вкусно кормили. Чудесный повар Иван жарил мне рыбу и даже иногда угощал вином.
На территории Института был корпус Д2, коммунальное жилище для научных сотрудников. Там часто случались вечеринки по разным поводам, я любила зайти к ним в гости.
А однажды, впервые в своей жизни, я пошла снимать свинарник. Пока фотографировала свинаря и его хрюшек, насквозь пропахла свинячьим запахом, еле отмылась потом.
Была в Институте и тюрьма — жуткое, но и живописное место, с нарами, с парашей, со звуконепроницаемыми дверями.
Параллельно за пределами Института я стала делать большую серию портретов персонажей массовки. Мне кажется, весь Харьков ходил на примерки костюмов для съемки. Гримеры и костюмеры проекта работали потрясающе. Они как бы выкраивали людей из прошлого. К слову, великая харьковская массовка обладает потрясающей харизмой, я решила сделать большую серию портретов этих людей. Эта серия пока еще не увидела свет. Я мечтаю о большой выставке.
Снимать массовку непросто. Во-первых, необходимо действовать очень быстро, а я еще ставила перед собой непростые задачи. Например, я решила снимать объемную серию веселых, искренне смеющихся людей. Мне необходимо было установить контакт с каждым да еще умудриться всех развеселить. Но тут вклинивался отдел грима и костюма... У них план, и множеству человек надо сделать примерки.
Меня они поначалу не особо жаловали, тем более я новичок, и вообще непонятно, что я там снимаю и насколько это хорошо. Было тяжело, но серия моя набирала обороты. Потом я затеяла еще серию, но никому ничего не сказала. И тут меня вызывает Хржановский и говорит: «Товарищ Орлова, я бы хотел, чтобы вы какие-нибудь свои проекты стали делать на нашем проекте». — «А я уже делаю», — ответила я. Он спрашивает: «Есть что показать?» А я на тот момент уже три проекта снимала. И тут же принесла ему стопки распечатанных фото, показала все.
Хржановскому понравилось. Видимо, поступило распоряжение: мне не препятствовать и содействовать. Я показала работникам цехов отснятый материал, и с того момента для меня все сильно упростилось, за что я всем очень благодарна.
Когда миновали две недели, которые я провела в полном погружении, и после разговора с режиссером мне предложили остаться, хотя первый фотограф вернулся. Мы с ним подружились и стали работать параллельно.
Иногда приходилось выполнять малоинтересные, технические съемки. Потребности у проекта были разные, некоторые казались бессмысленными и пустой тратой времени. Но если не давать никаких оценок, то начинаешь замечать, что происходят какие-то удивительные вещи, и понимаешь, что вообще ничего не бывает зря. Все события раскрывались с весьма интересной стороны.
Жили мы хорошо, насыщенно, сложно. Деньги на проявку пленки выбивали с боем. Пару раз сама ездила в командировки в Москву, чтобы проявить свои пленки. Выезжая из прошлого, ненадолго попадала в будущее, и скорее назад, в Институт.
Все кадры, которые я делала на Дау, не являются кинопостановочными. По большей части это жанровая и документальная фотография. Безусловно, люди знали, что я фотографирую, некоторые могли мне даже попозировать, но об этом я заранее договаривалась, представляясь фотокором институтской газеты, которая частенько использовала наши фотографии для своих публикаций. Да, разумеется, в Институте был свой печатный орган. Журналисты из институтской газеты брали интервью, писали заметки, я фотографировала и для них.
В какой-то момент мы начали искать возрастного человека, который станет Дау в конце 60-х годов. Мы ездили по домам престарелых. Однажды нам улыбнулась удача: мы заметили пожилого интеллигентного человека. Я сразу поняла: мы его нашли. Мужчина согласился исполнить эту роль. Он перевоплотился из забытого, никому не нужного старика из дома престарелых в человека, живущего в двухэтажной квартире с женой и прислугой, вкусной едой и постоянным вниманием. Так он прожил несколько месяцев. Для многих проект Дау — самое необычное приключение в жизни.
В этом небольшом воспоминании невозможно описать весь пережитый опыт, связанный со съемками. Я там провела с 1953 по 1968 год, вплоть до разрушения Института. Было больно смотреть на его погром, ведь это было очень красивое место, созданное по проекту талантливейшего художника-постановщика Дениса Шибанова.
Это было печально, сложно, весело, легко и беспрецедентно. Это даже была трансформация сознания. К такому шансу надо быть готовым. Безусловно, не все выдерживали, но раскрывались все и во всем. Дау — это совсем не просто и абсолютно восхитительно.
Орлова О. Запросто Дау // Русский пионер. №89