(Интервью 1996 года)
Лариса Малюкова. Нина Павловна, фильмы Гайдая были триумфаторами проката, их успевали просмотреть до 80 миллионов зрителей. Их знают почти наизусть и пересматривают по многу раз, особенно в последние годы, когда они стали лидерами и телепоказа. Прогнозировался ли такой всенародный успех или он ошарашил самого режиссера?
Нина Гребешкова. Совсем мальчишкой, до войны, в Иркутске Леня посмотрел картины Чаплина и решил про себя: вот именно это нужно зрителю. И если хотя бы отчасти что-то подобное получалось — большей радости не придумать. Но на самом деле это было необходимо ему самому. Он так и остался в детстве и всегда был большим ребенком. Чаплина мог смотреть без конца, успевая при этом заметить, как это сделано, и растрогаться до слез.
«Ну как же, она его узнала!» Хотя многие считают, что гайдаевские приемы рождены в цирке... А как он мучился, искал эти искры, воспламеняющие смех. Повторял, что заставить заплакать — много легче: «Вот тонут в лодке дети. Попробуй — не заплачь. А попробуй-ка рассмеши».
Он никогда не афишировал благих намерений или идей. Например, что «Пес Барбос...» — это экология. И, без исключения, ко всем персонажам был изначально доброжелателен.
Л. Малюкова. Но всегда существовали «ножницы» между зрительским признанием и «холодом», веющим от критических материалов...
Н. Гребешкова. Думаю, ему это было небезразлично, но он никогда об этом не говорил. Зная, что я огорчаюсь значительно болезненней его, старался темы этой не касаться. Он полагал, что люди не хотят обидеть его, а исходят из каких-то своих интересов, проблем, амбиций.
Л. Малюкова. Неужели не было случая, когда бы статья заинтересовала его, взволновала?
Н. Гребешкова. Бывало, конечно. В какой-то момент Леня страшно увлекся звуком, выискивая в его использовании комические эффекты. Дотронется один персонаж до другого, а звук такой металлический «бум-бум». Когда трясут мальчика в «Деловых людях», раздается специфический дробный звук...
Л. Малюкова. А, вспоминаю, звук рассыпанной мелочи?
Н. Гребешкова. И у вас такая ассоциация? «Лёнь, — спрашиваю его, — отчего такой звук?» — «Замечательно, по-моему, ложится. А объяснят все критики. Ты подожди немного». И вот выходит статья Марка Зака, где, действительно, разъясняется, что ребенок был для похитителей «денежным мешком». Он приходит домой радостный: «Вот ты спрашивала... Здесь все написано».
Он никогда никого не обсуждал, даже когда это непосредственно его затрагивало. Меня это порой задевало. Вот, к примеру, одно время во всех статьях мелькал тезис о трех китах комедии: Данелия, Гайдай, Рязанов. Только порядок фамилий менялся. Я, бывало, замечу: «Вот сегодня ты на первом месте, а вчера еще был на третьем». Он же очень веселился по этому поводу: «Не понимаю, почему нас, как близнецов, выстраивают в ряд, ведь мы такие разные...»
Л. Малюкова. Не могу забыть вашей удивительной истории о лавре, росшем дома, который засох в день, когда не стало Леонида Иовича...
Н. Гребешкова. Да, вернувшись с похорон, я долго уговаривала его, поливала, разгоривала с ним, и он ожил и вымахал огромный.
Леня вообще любил растения. Привезет семечки туи. Пойди да купи уже готовое деревце. Нет. Посадит семечко в горшочек, взрыхлит, семечко взойдет. Одного горшка уже не хватает, другой ломается. Везем к Тане Конюховой, сажаем у нее на даче. Но надо знать Леню... Посадил он тую под водосток, и в первую же зиму она замерзла.
Он очень ценил жизнь и все живое. В 43-м году его ранило в ногу, хотели ее отрезать. Каждый год рана открывалась. Остеомиелит. Но об этом мало кто знал, и палкой, которую для уверенности он брал на съемки, никогда не пользовался...
Л. Малюкова. А эзопов язык, который существовал и в диалогах ранних гайдаевских картин, и в песнях: про зайцев, про Остров невезения, про медведей, как он складывался?
Н. Гребешкова. К этому авторы стремились и мучительно искали нужные слова. Дербенев принес первый вариант «Песни про зайцев», очень симпатичный. Но Гайдай xотел непременно «заострить». В создании новой песни принимали участие все: и Слободской, и Костюковский, и Юра Никулин. И результат оказался желанным — острая песня, и непонятно, к чему придираться.
Л. Малюкова. И не придирались?
Н. Гребешкова. Наверное, оттого, что сам фильм «Бриллиантовая рука» — как бы ни о чем. Ведь когда пришли в таможню проконсультироваться, можно ли везти золото, выяснилось, что совершенно спокойно можно ввозить 2,5 килограмма золота без всяких увечий. Официально...
Л. Малюкова. Неужели так легко «проскочило» в Гнездниковском это мягкое свободомыслие, ведь там сидели асы, с легкостью находившие «черных кошек» в каждом фильме?
Н. Гребешкова. Потом уже, когда зритель «запел» (а песни запелись сразу после премьеры), «там» призадумались. И когда Юра Никулин захотел у себя в цирке озвучить номер «Песней про зайцев», ему категорически запретили использовать эту «антисоветчину».
Л. Малюкова. Наверное, время уже было все же не самое суровое...
Н. Гребешкова. Гайдаем «кормились», он делал кассу. Зашел как-то он в кинотеатр. Огромная премьерная афиша «Ленин в Польше», а в кассе на всех киносеансах «Кавказская пленница» и лишь на одном — «Ленин в Польше». Так кинотеатры выполняли план.
Л. Малюкова. Когда началась перестройка, все стали жаловаться на гонения...
Н. Гребешкова. Его это раздражало, хотя и резали, и на «полку» клали, но он умел находить уловки, чтобы «прошло», ставить обманные «манки»,
Л. Малюкова. Значит, его отношения с власть предержащими были достаточно миролюбивыми?
Н. Гребешкова. Не могу так сказать. У меня сохранились заключения Кинокомитета, где списки запрещений, изменений, купюр бесконечны. Например, Нонна Мордюкова должна была говорить: «И я не удивлюсь, если узнаю, что ваш муж тайно посещает синагогу». Чиновник Лене заявляет: «Вы поставили еврейский вопрос и никак его не решили. Пусть уж лучше «посещает тайный дом свиданий». На что Гайдай справедливо замечает; «То, что в Москве есть синагога, я точно знаю. А вот о местонахождении домов свиданий, может быть, вы мне расскажете?»
Л. Малюкова. А что случилось с первой гайдаевской картиной «Жених с того света», она сохранилась?
Н. Гребешкова. Это был полнометражный фильм с Пляттом, Вициным. Всем понравился страшно, все радовались, смеялись. Но новый министр Михайлов назвал фильм пасквилем на советскую действительность. «Неужели, спрашивает Гайдай, — вам жалко бюрократа, павшего жертвой собственной твердолобости?» — «Мне вас жалко, молодой человек, — отвечает Михайлов. — Вам придется положить партбилет на стол за такую картину».
Л. Малюкова. Подобная угроза значила в то время конец карьеры...
Н. Гребешкова. А Гайдаю и перестали давать картины.
Л. Малюкова. И что же сделали с его первым фильмом?
Н. Гребешкова. Его весь обкорнали, превратив в короткометражку, выпотрошив все смешное, сохранив лишь сюжетную схему.
Л. Малюкова. Никогда не возникало мысли восстановить фильм?
Н. Гребешкова. Нет, это был пройденный этап. Вот вспомните его знаменитую «троицу»: Трус, Бывалый и Балбес. Они — в «Кроссе», в «Самогонщиках», в «Операции „Ы“...» и в «Кавказской пленнице». Но Леня не хотел эксплуатировать «троицу» постоянно. И когда его соавторы решили и дальше качать эту «золотую жилу», он отказался. Его воображение уже целиком занял комедийный положительный герой.
Л. Малюкова. Шурик — герой почти лирический, новый для эксцентрической комедии.
Н. Гребешкова. Это как бы прообраз Лени. Глубоко порядочный, но неумеха, безумно честный, но несуразный.
Л. Малюкова. С «Кавказской пленницей» и Шурик остался в «пройденном этапе». И мне кажется, новый герой, сыгранный Никулиным, оказался более объемным, с большей палитрой красок.
Н. Гребешкова. Гайдай любил Юру бесконечно, знал ему цену и считал, что Никулин может все. Ведь Леня предложил сыграть ему и Грозного в «Иване Васильевиче...». Кстати, Юра и похож на него, во всяком случае, на портрет, опубликованный в «Науке и жизни».
Л. Малюкова. Актер отказался?
Н. Гребешкова. Может быть, я ошибаюсь, но ведь это был Булгаков, и не всякий хотел работать «на полку».
Л. Малюкова. Гайдая отличало умение поразительно «попадать» в актера. Он распределял роли еще на сценарном этапе?
Н. Гребешкова. У него был список любимых актеров. Он брал его в руки и подолгу рассматривал. Вот, например, очень любил Гафта, и тот был в его списке.
Л. Малюкова. Но Гафт никогда у него не снимался...
Н. Гребешкова. Да, и Леня страшно переживал: «Нет, это не для него... Нет опять роли для Гафта».
Л. Малюкова. Актеры Гайдая рассказывают о бесконечном доверии режиссера к ним, которое порой, кажется, их обескураживало...
Н. Гребешкова. Он делал необходимые дубли, а потом предлагал исполнителю: «Что ты еще хочешь?» Текст кончался, но Гайдай не останавливал камеры и расстраивался, если актер замолкал. Он уже был зрителем и не хотел прекращать удовольствие.
Л. Малюкова. Были ли актеры, которых он всегда был готов снимать?
Н. Гребешкова. Конечно, Никулин, Куравлев, Пуговкин... Но для него были не менее важными и человеческие качества помимо профессиональных. Будучи незащищенным от хамства, непорядочности, он инстинктивно стремился работать с людьми, которым доверял. При этом обмануть его было нельзя. Он, например, хотел снимать Высоцкого в «Двенадцати стульях»...
Л. Малюкова. Очень хорошо помню «Советский экран», на обложке которого были напечатаны фотографии претендентов на роль Остапа Бендера...
Н. Гребешкова. И никак не мог выбрать. И Миронов, и Баталов... Даже Марка Захарова он хотел пробовать.
Л. Малюкова. Актерским воплощением Остапа он остался доволен?
Н. Гребешкова. Наверное, да. Хотя он, кажется мне, всегда ждал чуть большего, какого-то выплеска за границы поставленной задачи. Все как у Миронова в «Бриллиантовой руке». Ведь этой сцены с танцем на палубе не было в сценарии. Но актер купался в роли, и Леня всегда с радостью шел навстречу. Он мог без конца снимать Вицина, принимать его находки. Актеров он любил безмерно, непоказушно. Понятие «показухи» вообще было ему совершенно чуждо.
Л. Малюкова. А бывало ли, что он шел «от противного», ломая стереотип восприятия актера?
Н. Гребешкова. Конечно, он практически всегда «переламывал» актера «на себя». Ведь все мы воспитаны в реалистическом духе, даже комедийные картины строго выдерживались в этом плане. Леня называл это «вонючим реализмом в комедии». Этот бесконечный «разговорный жанр» его утомлял. Неожиданный поворот, движение, сбой ритма были необходимы ему, как воздух, потому что и сам он не мог существовать иначе...
Приносят щенка в дом. Слышу: скулит. Заглядываю... Вот здесь, в центре ковра, лежит кость. И щенок пытается спасти ее от стоящего рядом на четвереньках и угрожающе рычащего... Лени.
Он все время играл. Совершенно серьезно. Едем в метро. «Нин, — говорит, — посмотри, какая красивая женщина». Я не вижу. Он уже волнуется: «Ну посмотри, она сейчас выйдет». Я пытаюсь увидеть... Тогда он приседает до уровня моей головы и в совершенном потрясении шумно удивляется: «Да ты же ничего не видишь. Как же ты живешь?»
Л. Малюкова. А говорят еще, что комедиографы мрачноваты...
Н. Гребешкова. Он не был веселым человеком. Мог заразительно смеяться, когда действительно было смешно, радовался, когда кто-то балагурил. Бывал едок, но колкости отпускал только по адресу близких людей. Меня подкалывал постоянно. Я, обидевшись, отвечала: «Тренируйся на себе». Так возникла фраза «Тренируйся на кошках».
Знаете, это в юности мы не можем наговориться. С течением времени люди становятся менее многословными и более понятливыми. С ним можно было вообще не произносил слов. Но я совершенно точно знала — где он, что его тревожит.
Приходит со съемок: «Вот как ты думаешь: кончается сцена, а смехоточки нет». Этому приему он придавал огромное значение, рассчитывал ритм по метражу, предполагал места зрительского смеха, готовясь к монтажу. Для меня его вопрос, как снег на голову. Я что-то предлагаю по своим скромным возможностям. «Нет, это по первому ряду, это на поверхности... Вот когда ты будешь снимать так и сделаешь». А иной раз, но редко, и переспросит, и призадумается.
Л. Малюкова. В кино принято разыгрывать друг друга. Леонид Иович любил розыгрыши?
Н. Гребешкова. Он все время играл совершенно серьезно. И мыслил эксцентрически. Мы выписывали газеты, и складывал их Леня по прочтении возле дивана в определенном порядке. Приходит наш друг, однокурсник. «Ты читал сегодня, — спрашивает Леня, — в „Известиях“ замечательная статья?» — «Нет». — «Да что ты, целый подвал... Сейчас, Рича, принеси, пожалуйста, нам «Известия», — обращается он к собаке. Рича бежит к пачке, хватает верхнюю газету, приносит. Леня задумчиво листает. «Неужели я ошибся... Рича, принеси-ка теперь «Культуру». И так Рича поочередно приносит восемь газет. За каждую возможность поиграть он хватался с детской радостью.
Л. Малюкова. Вы совсем мало снимались у Гайдая, почти не пользуясь узаконенным положением жены режиссера.
Н. Гребешкова. Дело в том, что я не считаю себя комедийной актрисой. Конечно, комическую роль может сыграть любой актер, если точно выписан характер, поступки, обстоятельства, текст. В гайдаевской эксцентриаде я не чувствовала себя достаточно естественно.
Но Леня сам потрясающий актер. И не будь он таким прекрасным эксцентрическим актером, мы, возможно, и не поженились бы. Мы учились вместе во ВГИКе на общем курсе. Он играл в водевиле «Бархатная шляпка». Такой трогательный, нелепый... Пырьев, Барнет лежали на креслах, вытянув в изнеможении вперед ноги. Смеяться они уже не могли и только всхлипывали, пытаясь отдышаться.
Не любить его было нельзя. Мне он казался самым красивым, хотя моя соседка, увидев его однажды, с жалостью в голосе спросила: «А ты похуже не могла найти?»
У меня уже было несколько картин, меня знали. А Леня только через два года пришел на студию ассистентом режиссера. Так что несмотря на рост, я могла смотреть на него свысока и требовать поклонения...
Л. Малюкова. И роль для вас появилась лишь в «Бриллиантовой руке»?
Н. Гребешкова. Нет, был еще эпизод в «Кавказской пленнице» — врач в сумасшедшем доме.
Л. Малюкова. Да уж, не слишком вы эксплуатировали завидную роль «жены режиссера».
Н. Гребешкова. Не потому, что я такая хорошая. У нас просто были не те отношения. Так трудно ему было с самого начала. Мучения с «Женихом с того света», потом, после перерыва, работа над нелюбимой картиной по сценарию Галича «Трижды воскресший». Ведь вслед за разговором с Михайловым у него открылась чахотка, и стоял лишь вопрос о том, как спасти его, как поддержать, помочь. При этом и я не сидела без дела, у меня — шестьдесят картин. Но когда параллельно с «Кавказской пленницей» мне предложили главную роль в другой картине, я отказалась, предпочтя эпизод, чтобы поехать с Леней в экспедицию.
В «Бриллиантовой руке» моя роль по сравнению с другими выглядела самой бесцветной, «никакой». Я спрашивала: «Почему же вы ей ничего не придумаете?» «А жена и должна быть такой», — отвечает Гайдай не то в шутку, не то серьезно.
Он был совсем немногословен. Все не называлось, а подразумевалось само собой. И я существовала рядом, как неотъемлемая часть его жизни. При этом он был скорее трудный человек, им никогда нельзя было управлять. Он поступал только так, как ему хотелось.
Л. Малюкова. Любил ли Гайдай пересматривать свои старые картины?
Н. Гребешкова. Еще как. Утром уйдет с собакой и прямо к киноафише: сколько фильмов идет по Москве? И надо сказать, фильмы шли постоянно. Сядет в кинозале и уголке и смотрит. Десять лет прошло, двадцать лет. «Знаешь, — говорит, — смеются в тех же местах и так же громко». Это были как бы его дети, которых он не оставлял. Важно было знать в деталях — как они живут?
Л. Малюкова. Говорят, сейчас и на видеорынке гайдаевские фильмы лидируют...
Н. Гребешкова. Был смешной момент. Когда появилось «видео», я дала ему пятьдесят рублей и послала купить картины. Он сопротивлялся, но я настояла. Возвращается откуда-то с Ленинского проспекта, устало отдает деньги: «Дешево ценишь, мать, сто пятьдесят рублей стоит один фильм».
Л. Малюкова. А вот «летучие» фразы, такие, как «советские люди в булочную на такси не ездят», были в сценариях или возникали на съемочной площадке?
Н. Гребешкова. Все выверялось тщательнейшим образом. Он влезал в «шкуру» каждого персонажа, безжалостно отказываясь от всего, что могло затянуть, утяжелить. В последних Лениных фильмах все как-то выстраивалось, но таких хлестких, выстреливающих фраз ему не хватало. Он много раз говорил сценаристу Инину: «Ну когда же мы будем текст отрабатывать?»
Л. Малюкова. Задам достаточно сложный вопрос. «Иван Васильевич...» по существу завершил череду картин, которые зрители приняли однозначно восторженно. Гайдай продолжал снимать, но ни «За спичками», ни «Спортлото-82», ни «Опасно для жизни!» уже не достигали того Олимпа всенародной любви. Не возникало ли ощущения, что он потерял некую «золотую нить»?
Н. Гребешкова. Те ранние картины для зрителей были, как первые космонавты. Такого кино у нас не было. И люди его сразу же полюбили. Потом от Лени уже ждали того же. А ему не хотелось повторяться. Он очень болезненно искал сценарий, чтобы был и глубокий, и смешной, и современный. И мучительно, бесконечно перебирал книги на полках. Найдет что-то... Кто напишет? Он чувствовал неудовлетворенность: «Здесь мало смеха, здесь — повторы». Но говорил всегда: «Работать надо». Сидеть и годами ждать сценария он не мог и не хотел. Вот сценарий «Опасно для жизни!» ему совсем не нравился, и он заранее был разочарован. Но лучшего не было. А в перерывах между фильмами делал огромное количество «Фитилей».
Л. Малюкова. После Булгакова, Зощенко, снимая «Спортлото...» и «Опасно для жизни!», он не хотел вернуться к классике?
Н. Гребешкова. Это желание было всегда. Он мечтал о Салтыкове-Щедрине, Лескове. Но если ему пришлось делать поправки «Инкогнито из Петербурга» по Гоголю, Щедрина не пропустили бы тем более.
Видите эту полку над диваном? Здесь самые обожаемые, зачитанные до дыр книги — Шукшин, Ильф и Петров, Зощенко, Гиляровский, Олеша, О’Генри, Джером. Все это читалось каждый день. Каждая из них по сто раз...
Л. Малюкова. Как с годами менялись его взгляды на профессию?
Н. Гребешкова. Он трудно работал. И, завершив очередной фильм, говорил: «Все, пора завязывать с комедией, сниму-ка я мелодраму».
Л. Малюкова. И...
Н. Гребешкова. Он никогда не говорил всерьез. Умел любой сложный разговор перевести в ироническое русло.
Л. Малюкова. Были ли у Леонида Гайдая нереализованные мечты, несостоявшиеся проекты?
Н. Гребешкова. Пожалуй, нет. Вот он очень долго хотел снять «Двенадцать стульев», а ему не давали. Вдруг разрешили Гии Данелия, а Гия предложил снимать Гайдаю. Сказал: «Пусть Гайдай снимает». И Леня был счастлив и расценивал это как царский подарок.
Л. Малюкова. После фильма «На Дерибасовской хорошая погода...» предполагалась ли новая работа?
Н. Гребешкова. Да, уже был почти готов сценарий. Он говорил, что снимет еще три картины.
Я всегда думала, что он не понимает многих вещей в жизни, что он оторван от нес. Ведь жил он по интуиции и по принципу «хочу — не хочу», как ребенок. А сейчас пересматриваю его картины, вспоминаю его слова и начинаю на вполне очевидные истины смотреть по-другому...
Гребешкова Н. Он все время играл. (беседовала Лариса Малюкова) // Искусство кино. 1996. № 9.