Один из самых потенциально интересных в прокатном отношении фильмов в конкурсе Открытого российского кинофестиваля — «Перегон» Александра Рогожкина, рассказывающий о жизни советских летчиков на чукотском транзитном аэродроме в 1942 году. Картина хотя и воскрешает традиции советской военной комедии типа «Небесного тихохода», заканчивается как драма. Лидию Маслову удивило то, что общий жизнеутверждающий настрой при этом не теряется.
Кроме советских аналогов, рассуждая о «Перегоне», можно вспомнить и предыдущий фильм самого Рогожкина «Кукушку», в которой тоже был представлен быт северных народностей. В новой картине активно задействованы чукчи, чуть ли не сами о себе рассказывающие анекдоты. Кроме них наших пилотов развлекают американские союзники, перегоняющие с Аляски истребители. Первое, что режет глаз и мешает ощущать достоверность в «Перегоне», — эпизод, в котором наши вытаскивают из заглохшего и чуть не разбившегося самолета американскую летчицу, которую даже в шлеме и очках никак невозможно принять за мужчину. Тем не менее хозяева аэродрома минут 15 экранного времени демонстрируют полную слепоту и учат американок пользоваться сортирным очком посредством личного примера, что впоследствии станет неиссякаемым источником веселых шуток и подарит одному из персонажей дружескую кличку Очко.
Брутальное мужское братство, формирующееся в условиях войны и постоянного риска для жизни, Рогожкин уже изображал в фильме «Блокпост», но по сравнению с ним «Перегон» — зрелище гораздо более легкомысленное и игривое. Все 12 американских летчиков, прибывших на Чукотку, оказываются одного — женского — пола, и еще толком не познакомившись с советскими товарищами, пускаются с ними в импортный танец фокстрот. Наши заставляют чукотского подростка, владеющего английским, писать американкам любовные записки, однако тот не упускает случая напакостить и вместо правильного перевода подсовывает всякую жеребятину, за что советские ухажеры периодически получают от американок по морде.
Это, впрочем, не главное содержание фильма, как может казаться первые полтора часа. Кроме пилотов, занятых собственно перегоном самолетов и интернациональным флиртом, в «Перегоне» задействованы и несколько поистине трагических фигур. Одна из самых ярких — бывший авиаконструктор (Юрий Орлов), отсидевший по 58-й статье и теперь устроившийся на аэродром креативным поваром, который поражает контингент то оригинальной закуской из оленьих кишок, то супом из морепродуктов. Однажды он просит привезти на базу «свинку», чтобы разнообразить стол союзников — так в «Перегоне» появляется мощный смеховой фактор в лице молочного поросенка, которому за время пути один добрый летчик дал кличку Тарасик. Другой роковой ошибкой повара едва не становится приготовление на десерт «берлинского штруделя», определяемого впечатлительными летчиками как «фашистский» — и без того его принимает за шпиона контуженый комендант в желчном исполнении Алексея Серебрякова.
Комендант муштрует подавальщицу, которую он никак не может научить подавать водку холодной, а однажды за общим советско-американским столом он наезжает на союзников, которые только самолетики слать горазды, вместо того чтоб давно открыть второй фронт — в этой пламенной речи фигурирует формулировка «бабье союзное», метко описывающая собирательный образ американских персонажей, среди которых трудно выделить и запомнить отдельные лица. От политической пропаганды коменданта отвлекает не только участие в любовном треугольнике, состоящем из его официальной жены-переводчицы (Анастасия Немоляева) и красавца-капитана (Даниил Страхов), но в большей степени злосчастный поросенок. При виде его доброжелательного пятачка даже полоумному коменданту приходится прятать улыбку умиления за напускной суровостью и рявкать «Убрать свинью с аэродрома!», а более вменяемые персонажи на полном серьезе ведут дискуссии о том, свиньей или боровом называть животное в официальных бумагах, необходимых для отправки его в Америку в силу крайней прожорливости.
Вся эта казарменно-свиноводческая комедия не то чтобы кончается, но приобретает дополнительные оттенки достоевщины с приездом офицера НКВД для расследования долгожданного убийства доставшего всех коменданта. Следствие довольно быстро заходит в тупик, в котором давно уже находится зритель, привыкающий к необъяснимости поведения персонажей и отучающийся задавать вопросы, на которые нет ответа. В таком же духе чукотского фатализма действие благополучно и заканчивается многозначительным эпилогом десять лет спустя, когда старый абориген смотрит в корень: «Ты задаешь слишком детский вопрос, если взрослый на него не может ответить».
Маслова Л. В перегоне с американского на чукотский // Коммерсантъ. 10 июня. 2006