Когда в Ереван приехал Параджанов, повсюду началась суета, шум, гам. Все знаменитые мастера рвались на пробы, режиссер отсматривал фотографии артистов, но никто ему не подходил. Не понимаю до сих пор, что он во мне нашел. Эдгар Оганесян — композитор, директор оперного театра — уговорил Параджанова посмотреть меня на сцене, и он приехал на второй акт «Жизели». После спектакля встретил меня словами: «Я в восторге от того, как вы сыграли трагедию. Решил вас снимать в роли Саят-Новы. Без всяких проб. Вы мне нужны». Я извинился и отказался: «Не смогу выучить текст, для меня это мука тяжкая». «Какие тексты? У меня в фильме вы не произнесете ни фразы. Завтра жду вас в студии», — услышал ответ. Я не представлял, что это за кино — без слов. Никто из нас не понимал, что снимается. Параджанов объяснял сцену: «Вилен, ты лежишь в келье и видишь святую руку перед своими глазами — думай, откуда она появилась». Или: «Ты копаешь землю, роешь могилу для католикоса, готовишь похороны, знаешь, что никто не поможет, ты должен сделать это сам». Он объяснял суть, но как надо сыграть — не говорил. Решений не предлагал, соображать приходилось самостоятельно. Эта работа с фантастическим человеком-карнавалом, из породы гениальных людей, где мы не числимся, — подарок судьбы.

Цит. по: Федоренко Н, Орбелян К, Галстян В. Гаянэ, ты моя Гаянэ // Культура. 2018. 27 июля.