Валентин Ольшванг — уникум, выламывающийся как из советской, так и из нынешней утилитарной эпохи.
Создает ли он эскизы для фильмов коллег, Алексея Караева, Оксаны Черкасовой, Владимира Петкевича, помогает ли Юрию Норштейну в сочинении обогнавшей время заставки к «Спокойной ночи, малыши», пишет ли сценарии, снимает ли свои картины — Ольшванг творит работы штучные, раритетные, свободные от догм, идейных и формальных.
Конечно, он неудобный. Его перфекционизм может свести с ума продюсеров и заказчиков. Но для Ольшванга анимация — не сфера телевизионного обслуживания, а подлинное искусство, устремленность в недосягаемое.
Его режиссерский дебют «Розовая кукла» на Общероссийском фестивале анимации был удостоен мэтрами приза «Прорыв». В картине детская страшилка обрастала фрейдистскими шипами, эмоция раскалялась добела, вырывалась за поля экрана в истеричном рисунке, которым верховодила необузданная страсть.
В «Розовой кукле» сразу обнаружились фирменные черты ольшванговского стиля. Он всегда рассказывает о любви — бескомпромиссной, безрассудной, безоглядно шествующей по кромке жизни и смерти. Слово «прорыв» тут ключевое.
Он обращается к древнему мифу, народным преданиям, заговорам, уральским сказам, к живописи русских пейзажистов и французских импрессионистов, немецких экспрессионистов и примитивистов, к древнегреческой трагедии, произведениям Франца Кафки и Алексея Толстого, сплавляя все это в котле мучительных поисков собственного языка. Он обращается к истории мировой культуры, где все взаимосвязано (как объяснял учитель Юрий Норштейн), для того чтобы обрести собственное пространство и разорвать узы традиций.
(...)
Кстати о трагедии. Как бы густо ни замешивал жанровое тесто автор, его главная закваска — греческая трагедия. Розовая кукла отрезает голову мужчине-разлучнику. Мать, подобно Медее, убивает своих детей, которые превращаются в трясогузку и рака. Сказка Толстого про русалку тоже напоена и древнегреческой мифологией, и трагедией.
(...)
В фильмах Ольшванга техника всегда проистекает из истории и характеров. Например, в «Розовой кукле» резкая, нервная линия, зачеркивающая сама себя, была отражением характера истеричной девочки, порабощенной страстями.
Лариса Малюкова. Сверхкино. Современная российская анимация. СПб.: Умная Маша, 2013. — С. 240-249