Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Мир очень быстро меняется.
Риторика про угасание, деградацию, закат и прочее...

Владимир Иванович Мартынов всегда был мне глубоко симпатичен, и как музыкант, и как человек. При этом за его музыкой и за его исполнениями своей музыки лично мне всегда интереснее следить, чем за его текстами.

Его музыка увлекательна и трогает меня структурно и эмоционально, в то время как тексты и интервью оставляют равнодушными, ибо в отличие от музыки они четко маркируют поколенческий и культурный контекст, что нормально, так как обычно музыка любого композитора больше его самого, а эссе и высказывания — меньше (если наоборот, то можно говорить о проблеме). Говоря в мирских терминах, его музыка куда успешнее его текстов: все-таки, в фильме Соррентино «Великая красота», который посмотрел весь мир (лично я смотрел его в огромном самолете по пути из Франкфурта в Лос-Анджелес), звучит музыка Владимира Ивановича, а не выдержки из его интервью.

Что касается обычной мартыновской риторики про угасание, деградацию, закат и прочее, могу сказать, что любой из нас — динозавр. Мир очень быстро меняется. Когда я начал сочинять музыку, композиторы рисовали ноты на бумаге, сейчас они должны работать со множеством аудио-, а иногда и видеопрограмм, чтобы выжить. Говорю об этом совершенно без удовольствия, ибо я все-таки человек, который пишет ноты на бумаге.

С другой стороны, меня возбуждает композиторское взаимодействие со временем, действием, пространством, возможное в междисциплинарных вещах. Мне кажется, глупо ограничивать себя опытом, заложенным в молодости.

Поэтому я стараюсь учиться новым формам и работать с новыми форматами, преодолевая свой страх и невежество. За двадцать пять лет в профессии, — то есть за тот период, который Владимир Иванович определяет как конец времени великих композиторов, — я пережил бурную популярность редукционизма и тихой музыки группы Wandelweiser (начало 90-х), спектрализма и алгоритмической композиции (рубеж веков), расширения инструментальных техник при помощи электроники и объектов, радикальной импровизации (нулевые), нового концептуализма и мультимедийных композиций (сейчас).

Это если говорить о европейской ситуации. В России же современная экспериментальная музыка выдвинулась на территорию театра и современного искусства и породила уникальные эстетические феномены, которых пока еще никто толком не описал. При этом никто не отменял обычных классических институций вроде оперных театров, оркестров, издательств и ансамблей современной музыки, работающих с современными авторами, которые жили, живут, и дай им бог здоровья.

Сам Мартынов охотно и плодотворно с ними работает, что бы он ни говорил о закате традиционных институций. Открою страшный секрет: сложное рафинированное делание, проживание искусства, вовлеченность в музыку вообще-то никуда не делись, просто в России, в связи с политической турбулентностью, у всех этих занятий слишком низкие шансы выживания. Сложное искусство, потребляющий его сложный человек — это долгосрочные инвестиции. В России, где редкий серьезный экспериментальный проект живет дольше трех лет, от этого концепта сейчас отказались, его авторы умерли или арестованы, а созданные ими институциональные проекты по поддержке нового искусства уничтожены. Возможно, в осознании этого и кроются причины эсхатологической риторики Владимира Ивановича, но вообще-то, музыка — язык интернациональный, и на России и русской ситуации свет клином не сошелся.

Можно работать во всем мире, а в Россию изредка приезжать пить чай с баранками, как это делают самые известные русские оперные режиссеры, да и несколько известных мне российских композиторов тоже. Рано или поздно тут что-нибудь начнется снова. Понятно, что если отключить в России интернет и запретить социальные сети, завтра же выйдет несколько умных книг о закате интернета и конце социальных сетей. Но надо ли абсолютизировать этот местный травматический опыт?

У текстов и идеологии Владимира Ивановича, его «эстетики отсутствия» в местном музыкальном пространстве есть самые разные отклики — от «ничего нет» Кирилла Широкова до «русской пустоты» Настасьи Хрущевой или «паразитарных» (авторский термин) пьес Дмитрия Курляндского, целиком основанных на чужой музыке. Во всех перечисленных случаях есть момент дистанции, пересмотра традиционных представлений о композиции.

Проследить влияние Мартынова на композиторов следующих поколений — задача историка, но для меня, как и в случае с Мартыновым, слушать музыку всех этих авторов куда интереснее, чем читать их тексты, взаимодействовать с их теоретической надстройкой. И, думаю, что так и должно быть.

«Музыкальная жизнь» No3 (1196), март 2019 Сергей Невский,
(комп.). : Владимир Иванович Мартынов всегда был мне глубоко симпатичен

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera