(...) Я хочу вам прочесть кусочек воспоминаний Ходатаева Н.П, одного из основных работников мультипликации, режиссера и сценариста, который мультипликацию создал на голом месте. Он очень точно и занятно описывает первые дни советской мультипликации:
«...В 1923 году... были уже сделаны первые шаги в этой области. Так, Николаем Ивановым была сделана небольшая рисованная фильма „Советские игрушки“. Бушкин в „Культкино“ начал делать что-то по научной мультипликации, что-то пытались изобрести в этой области З.Комиссарснко вместе с Кузнецовым. Но только в 1924 году неорганизованные, случайные до сих пор выступления завершились решительным вступлением ряда художников на путь мультипликации»[1].
Здесь Ходатаев подчеркивает вступление ряда художников в это дело. Это очень существенный момент. Мультипликацией художественной занялись прежде всего пришедшие в кино извне люди — художники-карикатуристы, иллюстраторы, которые работали в газетах и журналах над шаржем. Они увидели чрезвычайно благоприятные для себя возможности оживления рисунка и начали с очень широкого размаха.
«С этого периода началось методическое и упорное освоение новой техники, несущей с собой невиданные до тех пор художественные возможности — рисунок в движении. В том же году в ГИКе, в Москве, была организована экспериментально-производственная мастерская».
Также характерное явление. Первые шаги возникли не на фабриках, а в ГИКе, как эксперимент, как изыскания художников.
«Организаторы мастерской З. Комиссаренко, Ю. Меркулов и Н. Ходатаев выпустили первую фантастическую графическую картину „Межпланетная революция“, представлявшую собой пародию на известную протазановскую фильму „Аэлита“. Это было летом 1924 года, а осенью того же года было приступлено к работе над колоссальной картиной, непревзойденной до сих пор по своим размерам, — „Китаи в огне“...»
Из этой экспериментальной ГИКовской мастерской, из ее изысканий, экспериментальной выучки и, главным образом, из ее ошибок начали все те поиски художественной мультипликации, которые и на сегодня мы можем проследить в их уже развитом виде.
Китай в огне" представлял из себя сатиру на капиталистических эксплуататоров Китая. В ней была сделана дерзкая и нескромная попытка для состояния мультипликационной техники того времени — дать средствами графического рисунка полноценное кинематографическое произведение. На серьезном содержании, проникнутом трагическими моментами, с глубокими символическими обобщениями, картина не имела ничего общего с установившимся позже взглядом на мультипликацию как [на] веселый пустячок. Колоссальная картина, сделанная почти исключительно техникой шарнирной марионетки, при всей значительности изобразительной стороны не могла не заставить задуматься над примитивностью и ограниченностью в движении. Поэтому в следующие годы дальнейшие поиски художественной формы стали отталкиваться от техники мультиплицирования, обеспечивающей богатство движения рисунка. С живописных трактовок своих фонов и марионеток художникам пришлось перейти на сухой графический рисунок, постепенно принявший ту безличную мультипликационную форму, которая типична для так называемой «мультграфики», связываемой со спецификой мультипликации».
Ходатаев подчеркивает, что несостоятельность этой картины заключалась в неоднородности техники движения фигур. Это, конечно, не исчерпывает ошибок этой картины и очень характерно, что Ходатаев в полной мере этого до сих пор не осознает. Это верно, что техника движения очень примитивная, конечно, была слаба. Для того, чтобы передать моменты трагические, передать человеческие изображения, рассказать о Китае во всем объеме событий, которые в нем происходили, конечно, такая техника движения могла привести только к упрощению, к очень грубому примитиву, не давала возможности художникам дать более художественные образы. Это верно, но не только в этом дело, а еще и в том, что художники, пришедшие извне в кинематографию, кинематографистами не стали, к фильму относились как к движущейся графике. Графика довлела, она была целью работы, а фильм как органическое целое, требующее и сюжета, и развития образов, Ими просто не был понят, и эта недооценка вопроса сюжета, движения образов (не механического передвижения в пространстве) — эти основные вопросы создания фильма, создания кинематографического произведения остались в стороне от внимания первых экспериментаторов, колоссальная картина развалилась, как Вавилонская башня. Ее было интересно смотреть, это была необычайная вещь. Можно было много фантазировать и предполагать о дальнейшем развитии этого искусства. К сожалению, этой картины нет нигде; хотя она сделана в ГИКе, но ее не могли найти ни Ходатаев,
нн руководители ГИКа. По-видимому, ее смыли.
Вот первый провал, который очень характерен в ту пору советской кинематографии: 1924 г. — год расцвета немого кино. Этот общий рост кинематографии, конечно, повлиял на мультипликацию. Он требовал размаха, требовал инициативы. Такая большая тема сразу была взята, громадная революционная тема, полнометражная картина. Всё это характерно для кинематографии того периода. Был [и] размах и творческая смелость, которой не знает западная мультипликация. Там никогда не делалось таких мультипликаций ни по объему жанровому, ни по объему картины. Смелость была проявлена громадная, но непродуманно все было сделано. Этот провал многому научил, во всяком случае указал, чего делать еще нельзя.
(...)
Херсонских Х. Н. Лекция о мультипликации// Киноведческие записки. №52. М. 2001. с. 148-163
Примечания
- ^ Далее следуют цитаты из статьи Н. Ходатаева "Художники в мультипликации" - "Советское кино", 1934, №10. с. 28-29