Выбор сценария, изменение его, распределение ролей, толкование каждой отдельной из них не только в общем ее объеме, но и расчлененной на отдельные сцены, все это пока делалось и делается режиссером, и поэтому при разборе картин центр внимания приходится переносить не на исполнителей заглавных ролей кино-драмы, а на творчество режиссера, на ту невидимую волю, которая руководит артистами. Тот или иной успех картины, или неуспех ее в большинстве случаев в значительной мере зависит от режиссуры.
Таково общее положение для кинокритиков, которым приходится руководиться при написании рецензий о произведении экрана.
Но нет правил без исключения. В нашей кинематографии есть такие
артистические силы, которые по значительности своей являются равноценными творцами картин, как и режиссеры, а для успеха фильмы у толпы, который фиксируется в кассах театровладельцев, некоторые имена «королей» и «королев» экрана говорят иногда больше, чем имя какого-нибудь известного кино-режиссера.
Центральное место среди таких любимцев у посещающих кино-театры занимает И. И. Мозжухин. На этот раз вкус толпы оказался на должной художественной высоте. Бесспорно в лице И. И. Мозжухина наш экран имеет одного из лучших своих представителей в новом нарождающемся кадре кино-артистов.
Те условия, в которых кино-артисту приходится создавать свою роль, в огромном большинств своем, очень неблагоприятны для творчества.
Ни для кого не является секретом, что иногда постановка картины начинается с ее финала, или с средины, а убийство героини или самоубийство влюбленного в нее происходит раньше «первых встреч», «первых разговоров».
В каждой отдельной сцене киноартист должен быть под строгим самоконтролем: естественно, выпукло, с возможно большими нюансами, передать зрителю свои переживания и не только лицом, но и всей своей фигурой, каждым отдельным движением, и, таким образом, оставить зрителю цельное впечатление о данном действующем в кино-пьесе лице. Эта трудность передачи зрителю цельности художественного образа осложняется еще и чисто техническим условием: некоторою нежизненною замедленностью
жеста, что обусловливается законами экрана.
Когда на экране появляется инсценировка какого-нибудь всем известного литературного произведения, к кино-артисту зритель предъявляет еще больше, требований — зритель забывает, что артист играет в рамках сценария и управляется все же режиссером, —
зритель требует выявления известного ему типа героя, — и выступление в такой роли для артиста является большим испытанием на любовь и признание со стороны публики.
До сих пор И. И. Мозжухин с большим успехом выдерживал подобные труднейшие экзамены.
Когда приходится разбирать подробно его кино-творчество и вспоминать лучшие созданные им роли, то безусловно приходится отметить тот факт, что художественное достижение Мозжухина — это именно роль в инсценировке — образ Николая Ставрогина в произведении Ф. М. Достоевского «Бесы».
Артист сумел, оставаясь в рамках сценария, дать зрителю полный,
глубоко-художественный образ героя нашего великаго писателя.
На экране был явлен удивительно цельно и психологически красочно, почти в каждой отдельной сцене, этот наиболее сложный тип в нашей литератур. Николай Ставрогин, принц Гарри, как называл его Степан Трофимович, носит в себе печать той «вековечной священной тоски, которую оная избранная душа, раз вкусив и познав, уже не променяет потом никогда на дешевое удовлетворение»....
Вот основа, по которой г. Мозжухин построил свою роль, и на протяжении всей картины это чувствовалось, и с каждым новым пробегающим на экране метром становились все поступки героя, нелепые, дикие, трудно объяснимые даже в чтении романа, понятными, как бы предрешенными душевным складом героя.
Прекрасно удалась артисту сцена в клубе, где он Петра Павловича Гаганова, «человека пожилого и даже заслуженного», одного из старшин, берет за нос в тот момент, когда тот «по какому-то горячему поводу проворчал свое обычное: «Нет-с, меня не проведут за нос!»
А как труден для исполнителя и вместе с тем какое сильное впечатление оставляет тот момент, когда Николай Ставрогин кусает ухо губернатору при объяснении своего поступка в клубе.
Останавливаться на второстепеных сценах картины казалось бы и недостаточно ярким и убедительным примером для характеристики творчества такого большого кино-артиста, каким является Мозжухин, — но это только кажущееся несоответствие.
Эти сцены в передаче всякого другого артиста вызвали бы не только
улыбки, но даже громкий смех зрителей, надолго бы помешавший впечатлению от картины, — но этого не было. И вот почему: на экране был действительно Николай Ставрогин. Артист впитал в себя этот тип — он перевоплотился — от этих сцен веяло жуткой драмой души человеческой.
В каждом переживании Николая Ставрогина артист давал массу едва
уловимых нюансов. Казалось, что на экране показывалась модель души человеческой.
Творческая работа мысли Ф. М. Достоевского над созданием образа Николая Ставрогина была сфотографирована.
Много было споров и толков по поводу исполнения Мозжухиным роли Германа в инсценировке «Пиковой Дамы». Некоторая доля «мудрствования» в постановке влилась невольно и в игру, в передачу Мозжухина. На экране был артист, игравший Германа, а не герой «Пиковой Дамы».
Но и эти многочисленные споры и ломания копий лучше всего доказывают, что исполнение роли, создание артистом образа Германа, было чем-то значительным, о чем стоило спорить и рассуждать.
Но о Николае Ставрогине не спорил никто. Это было действительно яркое, подлинное творчество, это былъ подлинный Достоевский.
Прекрасный, запоминающийся отчетливый рисунок сильных психологических переживаний был дан артистом и в кино-драме «Прокурор».
Николай Ставрогин и Прокурор, эти две крайности, эти диаметрально противоположных типа с богатейшим разнохарактерным психологическим материалом, явились наиболее яркими и художественными образами экрана, созданными Мозжухиным. Становится понятной некоторая неудовлетворенность зрителя игрой талантливого артиста в таких картинах, как «Во власти греха», «Малютка Элли», «Отец и сын», ведь в этих сценариях нет тонкого рисунка человеческого «Я», нет неизменной яркости и разносторонности чувств.
Психика героев этих кино-драм груба, примитивна, неудовлетворенность зрителя действующими лицами переносится
невольно на их исполнителей.
И не вина артиста, если он не в силах из бледного неблагодарного рисунка всегда создавать одинаково яркий и сочный образ.
Но все же всегда, во всех без исключения картинах, Мозжухин интересен и разнообразен; различной [нрзб.] его достижения, иногда они значительнее, иногда примитивнее, но всегда громадны средства изобразительности, которые имеются в распоряжении этого талантливого артиста.
Ведь от человека американской складки (герой драмы «Отец и сын»)
до католического набожного священника (герой драмы «Ликующий сатана») положена громадная пропасть и перешагнуть ее уверенно и свободно в нашей кинематографии мог пока только Мозжухин, творец Николая Ставрогина и Прокурора.
И сказать, что И. И. Мозжухин является гордостью нашей кинематографии — не будет, со стороны пишущего эти строчки гиперболою или комплиментом этому талантливому кино-артисту.
И. С. Николай Ставрогин и Прокурор // Кино-Газета. 1918. № 10. С. 5.