А. Козлов:
Главным просчетом режиссера в изображении социальных типов является то, что он сделал «носителями» неофициальной молодежной музыки мальчиков из ресторана. Понимаю, что удобнее всего собрать всех действующих лиц в одном месте — в гостинице с рестораном. Но вот в чем беда — среда «подпольной» музыки, к которой относились несколько лет назад «Аквариум», «Браво», Ю. Чернавский с В. Матецким и другие, практически не сообщается со средой ресторанной культуры, где для людей, в основном немолодых и небедных, играют популярные шлягеры.
Ресторанные музыканты, которые не имеют отношения ни к джазу, ни к рок-музыке, ни к филармоническому искусству, не могут быть выразителями молодежных взглядов. Тем более что этих взглядов — пруд пруди и они еще между собой конфронтируют. Тут ньювэйверы и металлисты, брейкеры и рокеры, спартаковцы и обеспеченный «хай-лайф», панки и новые хиппи, хипстеры-интеллектуалы и просто «жлобы», не говоря уже о люберах и афгани.
О. Заярная:
Но вот что невозможно принять — отождествление рокеров и лабухов. Ведь что из этого может получиться? Массовый зритель, который пойдет на картину для того, чтобы познакомиться с проблемами молодежной культуры — а это заявлено в рекламе, — легко и просто поставит знак равенства между рок-музыкантами и музыкантами ресторанными, хватающими «стольники» и десятки от таких, как Сван. В общем-то, произойдет дезориентация среднего зрителя, который и так уже достаточно настроен против молодежи. А люди, которым рок-культура дорога, могут воспринять это несоответствие как оскорбление. ‹…›
Мне кажется, их обескуражит контекст, в котором представлены у Соловьева проблемы, близкие им самим и их кумирам. С психологической точки зрения, мне очень интересно, почему ребята, которые активно участвовали в работе над картиной, не смогли предостеречь режиссера от этой ошибоки.
Заярова О., Козлов А. С чужого «стёба» // Искусство кино. 1988. № 6.
Сюжетные линии фильма неумолимо затягиваются в детективный узел. ‹…› Кровь, выстрелы, конфликты курортной мафии — не переусердствовали ли авторы? Думаю, не очень. Если они и гиперболизировали реальность, то лишь до той степени, чтобы увести нас от чахлого леса бытописательства. Мир, сконструированный ими на экране по законам зрелищного кинематографа, не так уж далек от реальности. «Асса» обострила одну из самых болезненных проблем, пришедшую из «застойного времени»: зачастую по жизни «проходит как хозяин» лишь тот, кто лжет. Слишком для многих самым верным компасом стала хрустящая сторублевка.
Если во «Взломщике» рокеры так и не обрели художественную объемность, оставшись плоскими силуэтами экстравагантного фона, то в «Ассе», нисколько не потеряв присущей им самобытности, явились не только персонажами реального нашего бытия, но и носителями конструктивной идеи. Именно они, по мысли авторов, противостоят канцерогенной опухоли лжи.
Берман Б. Мелочь знаков или полновесный рубль сути? Что стоит за новыми темами нашего кино // Советский экран. 1988. № 11.
Все в «Ассе» чуть сдвинуто в сторону иллюзии, в мишуру, в бенгальские огни. Посему меня не коробит ни явная бутафория исторических вставок, инсценировка страниц книги Н. Эйдельмана «На грани веков». ‹…›
Не угнетает намеренная путаница времен и действия фильма. Саженный портрет Брежнева, телекадры с вручением ему почетного оружия, титры, наконец, относят нас в 1980 год, а одежда, прически, «рокерный» стиль — сегодняшние.
Не разочаровывает «невзаправдашность» самоубийства загнанного Крымовым в угол лилипута Альберта — словно кукла, падает в пучину морскую, а не живой, страдающий человек. Прав ли критик Ст. Рассадин, справедливо назвавший «Ассу» игротекой, а вслед за тем потребовал от фильма боли, сострадания, соучастия?
Подобные претензии могут быть предъявлены к кровоточащей плоти жизни, искусства, но никак не к искрометному, талантливому, переливающемуся коллажу. Коллажу, магически завораживающему, расчетливо выверенному и насквозь лукавому.
В «Ассе» есть дерзкие прорывы к правде, вернее, бреши, через которые правда пробивается в фильм. Она приходит в картину «ряженой», физиологической, страшной. Уголовником в краденой форме майора ВВС. Крепкая поступь, размах плеч, величавая напыщенность, глупая уверенность будто мундир — пусть с чужого плеча, пусть на вечер — способен изменить тебя, возвысить, облагородить. А после ресторанной драки в милиции мы услышим исповедь самозванца, горячечный бред, в котором уродливо соединились мальчишеские мечты о славе космонавта, комплексы поруганного детства, шизофреническая болтовня. Биография изломанной души как на ладони. Или эпизод в камере, где подсаженный и натравленный милиционером уголовник в кровь отметелит Бананана за «неподобающий внешний вид» — серьгу в ухе.
Режиссеры справедливо обижаются, когда критики пытаются додумать за них концепцию или (что еще хуже) навязать свою, вроде безграмотного «автор хотел сказать своим фильмом...». И все же осмелюсь утверждать: Сергей Соловьев не только хотел, но и сказал. Нашел свой путь кинодиалога с молодежью, усвоил, освоил и присвоил язык, близкий ей и понятный. При всем том режиссер не повторяет неуклюжие попытки папаши-забулдыги из ленты «Взломщик»: «сбацать» брэйк, дабы вернуть утраченную близость с сыном.
Кузнецова М. Живые души в мертвый сезон / Экран-90. М.: Искусство, 1990.