Нужно уже было решать вопрос с олигархом. Был у меня замечательный ассистент по реквизиту, потом очень крупный банкир, которого убили ‹…›, — Саша Блюмин. Он был Танин товарищ по медицинскому институту и очень хотел стать кинорежиссером. Он потом бросил медицинскую карьеру, пришел ко мне ассистентом и был гениальным ассистентом. И вот Саша Блюмин ‹…› сказал: «В Ленинграде есть здоровенный лысый такой доктор со “Скорой помощи”, лобяра такой, Розенбаум вроде его фамилия, песни сочиняет. Давайте возьмем его». Я говорю: «Да, Саш, я понимаю, что ты мне будешь докторов таскать». Розенбаум тогда вообще только начинал, его слава была только в том, что он со «Скорой помощи». И я говорю: «Да нет. Вот есть гениальный совершенно человек, только дикий зануда — Слава Говорухин». Он говорит: «Ну, давайте я с ним свяжусь», а я говорю: «Да ты что, если ты с ним свяжешься, он тебя пошлет так далеко, что я тебя никогда не найду... Нет, это мне нужно ехать в Одессу самому».
Со Славой Говорухиным мы были приятелями по ВГИКу. ‹…› Все простые характеристики Славы — неправильные. Он человек очень художественный и исключительно своеобразный. ‹…› Слава был в прошлом геолог, абсолютно сложившийся человек. И он считал, что каждый человек, который хочет называться русским интеллигентом, для начала должен знать наизусть «Евгения Онегина», это просто как входной билет. ‹…›
В общежитии ВГИКа жили по четыре человека в комнате. Четыре кровати — это обычно были четыре панцирных сетки, стоявшие на кирпичах. ‹…› И вот в этом общежитии у Славы Говорухина была своя панцирная сетка, и над ней висел большой план города Парижа. Никогда не бывая в Париже, Слава знал там каждый дом. ‹…›
Слава сделал в институте один гениальный абсолютно отрывок, который я до сих пор вспоминаю как один из самых настоящих художественных шедевров, необыкновенной красоты, ума, тон кости... В общем, я знаю по Чехову только два таких сочинения: «Дама с собачкой», классический фильм Хейфеца с Баталовым, и вот Славину работу «Аптекарша» с Олей Гобзевой ‹…›. К тому же физически развит Слава был в совершенстве, он мог встать на голову в коридоре общаги ВГИКа и стоять полчаса. ‹…›. С тех пор я Славку зауважал настолько, что никакими своими историями и поступками он это впечатление перебить не смог.
Когда мы запускали «Ассу», Говорухин снимал в Одессе «Десять негритят». Перед съемками он просил меня познакомить его с Таней Друбич. Когда я об этом вспомнил, я сразу понял, что он и есть Крымов, в шляпе, трусах и майке с тринадцатым номером, — это Слава. Я приехал в Одессу, позвонил его жене Гале, а Галя говорит: «Ой, Сережа, Славочки нет, он где-то в командировке». Я заранее присылал сценарий и говорю: «А он сценарий-то прочитал?» — «Ой, я не знаю, но я читала. Сереженька, а откуда вы так хорошо знаете Славу? Все его привычки — я когда читала, мне прямо страшно было. Он же правда ходит в майке и в трусах, только у него номер не тринадцатый, а девятый». Я думаю, елки-палки, если уж Галя говорит, что я попал, то нужно доделывать это дело. И вдруг через два часа звонок мне в гостиницу: «Я приехал. Сейчас я за тобой зайду». ‹…› И я говорю: «Слава, ты говори — прочитал или не прочитал, будешь играть или не будешь». Он: «Ты что, охренел, что ли? Конечно, не буду. Давай мы лучше с тобой выпьем, поедем на Каролино-Бугаз, ты отдохнешь. Сниматься, конечно, не буду. Я тут у Киры Муратовой снимался, смотрел материал и такое чувство ненависти к себе испытал, что второй раз этого не повторю. ‹…›». Это было самое тяжелое — склонить Славу. Уже потом, когда я привозил всю эту кодлу куда-нибудь, все падали в ужасе от их внешнего вида, и первый — Слава. Он говорил: «Мало того, что я вообще не хотел сниматься, мало того, что я ненавижу это занятие, а еще и с этим народом брататься... что это вообще такое?» Он их как чумовых обходил, даже уже потом, на пресс-конференции, он все равно садился в стороне.
Цит. по: Барабанов Б. АССА. Книга перемен // СПб.: Амфора. 2008.