Сергей Лаврентьев:

Может быть это и хорошо, что как бы нет реальной жизни, что вся она так по-соловьевски заэстетизирована? Смешно, ну кто же сегодня будет смотреть эту картину и не понимать, о каких переменах идет речь? Хорошо, что жизнь не прописана, что она какая-то вымочная, непонятная, и ее обязательно нужно сменить — со всем, что в ней есть. ‹…›

Алексей Ерохин:

‹…› авторы как-то уповают на молодое поколение, на этих рокеров? Да нет же. Вспомните авторские «примечания», этот толковый словарь молодежного жаргона, который вызывает веселье в зрительном зале. Это же просто насмешка над молодыми, Смотрите, мол, какие смешные, забавные ребята! Какие- у них словечки-то! Есть ли в фильме какие-то проблемы? По-моему, проблема есть только у сыщика, которого то мордой об стенку, то кирпичом по голове. У других проблем никаких. И, между прочим, мальчики Банананы элементарно вырастают в стариков Козлодоевых...

Сергей Лавреньев: А как же любовь?

Алексей Ерохин: А там нет любви. Что, девочка любит Крымова? Или этого мальчика? Что, он любит ее? Да ни боже мой! Что бы мы там ни говорили, в основе произведения искусства должно лежать чувство. Чувство по отношению к стране, времени, человеку. А здесь оно какое-то абстрактное.

Александр Киселев:

Мне хотелось бы похвалить «Ассу» за то, за что другие ругали. Утверждают, что фильм не фиксирован во времени. Я считаю, время в фильме есть, и оно совершенно конкретно — безвременье. Люди изломаны безвременьем, они же все там карлики! И все несчастны — и Крымов, и лилипуты, и рокер Бананан, и девочка, которую трудно принять за медсестру из Орла... В той несчастной жизни им не было места — они и кончили печально. Время распалось, распалась связь времен. И Соловьев предает это самим ощущением человека, атмосферой. ‹…›

Петр Черняев:

Крымов ‹…› обаятелен, он супермен, а суперменов мало на нашем экране, у него могут возникнуть поклонники, может быть подражатели, поэтому режиссер подчеркивает его «отрицательность» окружением — один лысый, второй с чирьями, третий — шкафоподобный. А наш мальчик Бананан, который сам по себе малосимпатичен, да и музыка у него резкая, вызывающая, так он, напротив, не так уж плох — берет в руки балалаечку и гладит бабушку по голове: и добрый внук и уважает национальную культуру.

Продолжает ли «Асса» соловьевскую тему? Разве что тему одиночества. В остальном же режиссер идет совершенно новыми путями, ищет, и сам, может быть, не знает, куда идет. Такой отчаянный поиск: собрал все, что можно, впряг «коня и трепетную лань» и ... рванул во все стороны. В первую очередь в сторону зрелещности. Но зрители, о которых Соловьев так печется, боюсь, будут разочарованы: и по части мелодрамы, и по части остросюжетности, и по части рок-музыки...

Игорь Гавриков:

‹…› Я не согласен с тем, что фильм заэстетизирован. Одно дело, положим, заэстетизирована картина «Сто дней после детства». Или «Наследница по прямой». А эта?

Александр Киселев:

Что ни кадр, то картинка.

Сергей Лаврентьев:

Но эстетизация — это не только внешние атрибуты, это ведь и внутренний смысл. Заэстетизировать застой — это же гениальная мысль. Никому в голову такое не приходило! ‹…›

Жанна Головченко:

Когда я смотрела фильм, меня не покидало ощущение, что все там расчитано на ассоциации, а самостоятельной ценности в структуре произведения не имеет. Потому и «Асса». Нужно «ассациировать» с чем-то. Домысливать в связи с какими-то другими фильмами, книгами. Но авторская концепция не прочитывается — и вся эта мозаика, весь этот коллаж рассыпается на глазах.

Андрей Шемякин:

‹…› это еще и энциклопедия кино. Самая, пожалуй, занятная реминисценция — лилипуты: они ведут к бергмановскому «Молчанию», бюнюэлевской «Виридиане», к «Жестяному барабану» Шлендорфа. Эти точечные указания позволяют каждому из нас надстраивать над картиной то смысловое поле, которое он себе представляет. ‹…› Соловьев пытается заняться «глубоким бурением» (выражение Шкловского об Олеше) и постичь суть времени — но не через эстетизацию, а через утилизацию его примет. Все утилизировано. Кроме ритма. Я не согласен с тем, что семидесятые годы были временем, когда благодушествовали. Это было время, когда медленно умирало все живое — вокруг, в нас, и подспудные ритмы, которыми мы жили тогда в итоге выплеснулись на поверхность в виде рока. Рок — следствие и примета времени, но никак не его концентрированное выражение. Ритмы здесь совершенно другие — ритмы соловьевские, ритмы рефлексии.

Асса. Грань веков или набор феничек [подготовила Е.Тирдатова] // Советский экран 1988. № 12.