Мое убеждение, что сценарий «Потомок Чингисхана» во многом интереснее той картины, которую мы видели. В сценарии не было подозрительных по вкусу аллегорий и метафор, не было «фонтанов красноречия» и «деревьев, падающих при смерти вождя». Но зато в сценарии было меньше экзотики, была некоторая ирония над экзотикой.

В сценарии был другой конец — реально вырвавшийся монгол скачет по реальному городу. Меняется вокруг него природа, крупнеют листья, редеют леса, цветут навстречу цветы, которые еще не распустились в Монголии.

Всадник скачет. Партизаны с ним, и вот уже что-то показывается вдали, ближе. И вот виднеется Москва. Кремль. Монгол сходит с коня и идет как друг.

Если за сценой театра бить в медный лист и одновременно всей труппе читать разные куски газет, а потом пустить свет и нарастающую музыку, то у публики будет подъем. Это верный способ, но способ не специфичный.

Это дурной музыкальный способ.

Конец «Потомка» с вихрем верен театрально, верен эмоционально, но не специфичен, поэтому он плох. Он плох, потому что в нем нет духа, нет расчета и нет окончания. Чудо, стихия обезличивают человека. Реальные партизаны, с реальными ранами, сдуты вихрем, они не нужны и забываются. Положение спасает пропеллер и элементарная реализация метафоры — «вихрь революции».

‹...› в увлечении поисками ритмического кино не нужно забывать смысловой стороны кинематографии, ее сюжетно-смысловой нагрузки.

Ритмическое, музыкальное кино пока попало на очень плохую дорогу, на дорогу аллегории, на дорогу злоупотребления внеэстетическими величинами, апелляции прямо к физиологии зрителя и его идейной настроенности.

Этот путь одновременно и схоластичен, и примитивно эмоционален.

Шкловский В. Берегитесь музыки // Шкловский В. За 60 лет.
М.: Искусство, 1985.